Сказание о граде Ново-Китеже

Стрельцы кинулись к, пищалям, закопошились с кремневыми курками. Кудреванко заметил новую опасность и помчался к башенным воротам.

– Бабы, а не стрельцы! – крикнул Остафий. Звякая саблей, звеня шпорами, он скатился с крыльца, вырвал из-за пояса пистолет, выстрелил.

Над крышами домов взвились голуби, люди испуганно шарахнулись от крыльца. Солевар остановился, обернулся.

– В долгу не останусь, голова! – крикнул он, взмахнув блеснувшим на солнце бердышом, и скрылся в черной пасти башенных ворот.

3

Посадник ревел быком, ругая Остафия, голова таскал стрельцов за бороды, только старица была спокойна и сказала негромко:

– Пущай его. Далее Прорвы не убежит и наших рук не минует.

– Чей черед? Выходи! – проворчал посадник, глядя на толпу.

И вдруг затрещал будильник на подносе. Люди испуганно шарахнулись назад. Вздрогнула и старица, отплюнулась сердито:

– Тьфу на тебя, окаянный! Истинно голос дьяволов! А посадник поднялся быстро со скамьи и сказал весело людям:

– Бредите по домам, спасены души. Часомерие шабаш прозвонило. Щи готовы, обедать пойду. Люди загудели:

– Пожди, милостивец!.. Разбери наше дело. По неделе к тебе ходим!

– Шабаш, конец обедне! – замахал руками посадник. – Эва, сказал – пожди! С вами делов повыше усов. Щи остынут, кулебяка охолодает, а она только тепленькая хороша. Идите, говорю! Завтра приходите.

– И стрельцы пущай к щам и каше идут. Отпусти их, – сказала старица посаднику и обернулась к стоявшим за ее спиной парням и монашкам. – Вы тоже уходите, а ты, поп Савва, отойди подале в сторонку. Иди к собору, помолись. Нужен будешь, позовем,

Когда двор опустел, старица сползла с крыльца и села на лавку под лиственницей. Потянула за рукав посадника:

– Садись, не спеши.

– А кулебяка? – жалобно прогудел тот.

– – Истинный ты Густомысл дубинноголовый! – с презрением сказала старица. – В башке у тя не мозги, а тесто перекисшее. С мирскими-то как?

– А что с мирскими? – уставился на нее посадник. Старица махнула безнадежно рукой. Провела внимательным, недобрым взглядом по пленникам.

– Давненько мы мирских не видели. После Васьки не забредали они к нам. А чего расхристанные ходите? Пугвы где? – ткнула она посохом в расстегнутые кителя летчика и мичмана.

– Пуговицы стрельцы ваши пообрывали, – проворчал раздраженно Птуха. – Папуасы они у вас или марсиане из «Аэлиты» графа Алексея Толстого. Интересовались, бабуся, такой художественной литературой?

Старица ответила ненавидящим взглядом и повернулась к голове:

– Спрашивай, Остафий.

Сухая, хищная искра сверкнула в глазах стрелецкого головы.

– Ты отвечай! – ткнул он пальцем в капитана, – Отколе к нам пришли?

– Из мира, как у вас тут говорят. С Руси.

– Зачем пришли?

– Мы не к вам шли. В тайге заблудились.

– Куда шли?

– А какое твое собачье дело, куда мы шли да откуда шли? – выкрикнул вдруг разозленно мичман. Ему трудно уже было сдерживаться: его взвинтило все, что он увидел и услышал на посадничьем дворе.

Остафий вскочил, выдергивая из ножен саблю. Капитан локтем отодвинул выдвинувшегося вперед Птуху и ответил голове:

– Домой шли, ясное дело.

– Юлишь-виляешь, мирской! – начал злиться голова. – А ребятенок зачем с вами?

– Это мой брат, – сказал Виктор. – Куда я, туда и он.

– Как нашу Прорву-матушку прошли? Капитан подтянул не спеша спустившиеся голенища брезентовых сапог и ответил коротко:

– Ногами. Вот этими.

– Кто вас вел? – крикнул посадник. – Говори, или кнутом заставлю!

– Никто не вел. Сами прошли. Ходят ведь люди через вашу Прорву и галоши носят, – указал Ратных на ноги посадника.

Тот испуганно дернул ноги под лавку.

– Може, кто и ходит, а остальным не пройти, – сердито проворчал он.

– По чертежу, чай, шли, – заговорила старица. – Шарили их стрельцы?

– Шарили. Ни чертежа, ни бирки, ни доски с зарубками или резами – ничего такого не нашли, – ответил голова.

Капитан и Косаговский обменялись взглядами: «Про самолет не знают. Хорошо!»

– Шут их разберет! – сказал нерешительно Остафий. – Може, и правда заблудились, как Васька Мирской. А правды от них, вижу, не добьешься.

Старица, прикрыв ладонью глаза и запрокинув голову, долго смотрела на мирских.

– Ишь взгляд какой! Будто рогатиной в грудь ты-

чет! – указала она пальцем на Сережу. – Мал, дьяволенок, а злющ! Видать, крепкую душу малец имеет.

Шумя каленым черным коленкором мантии, Нимфодора поднялась со скамьи.

– Молиться мне пора. Пойду я.

– Ас мирскими-то что будем делать? Ума не приложу, – жалостно спросил посадник.

– С кашей ешь! – дернулись в глумливой усмешке губы старицы. – Опять в пень встал? Что с ними делать, не нам с тобой решать.

– Знамо, знамо! Не нам решать, – согласился поспешно, заметно оробев, посадник.

Ратных, Косаговский и Птуха снова переглянулись удивленно: «Кого испугался всесильный посадник? Кто будет решать нашу судьбу?»

– Попу Савве сдай мирских, – продолжала старица. – Для этого я и оставила его на дворе. На Савву можно положиться.

Старица, никого не удостоив взглядом, ушла в хоромы.

– И то! – повеселел посадник и крикнул: – Поп, подь сюды!

– Тута я, владыка! – подлетел Савва на полусогнутых коленях.

– Веди мирских к себе. У тебя им постой будет.