- Еще вот что скажите, Савва. Налоги в то время новокитежане платили какие-нибудь? - спросил капитан.
- С тяглом легкость была! - отмахнулся Савва. - Не налоги, а добровольные приношения. Кормлением называлось. Несли в Детинец кормы всякие, мясом, птицей, рыбой, мукой, крупой да пивом и вином. Еще богу на свечки и масло для лампад. Несли на кормление ее боголюбию старице, посаднику, дворне их и старикам стрельцам. Это легко было! Много ли кормленщики съедят, пусть хоть в три горла лопают!..
Поп помолчал, помрачнел и сказал торжественно:
- Преставилась старица Анна, к судилищу Христову отошла! Вечную память ей новокитежане до сей поры кл икают. В бою орлица была, а в мирной жизни светло-душна и народолюбива.
- Геройская была старуха и политически подкованная, - сказал задумчиво Птуха. - А теперешняя ваша, Нимфодора, ведьма ведьмой!
- Не богохуль, сквернавец! - крикнул поп. - Она святая! Она первой в рай войдет. Ужо будешь, богохульник, в аду горячую сковородку лизать, - с угрозой посмотрел он на Федора.
- С маслом сковорода? - облизнулся дурашливо мичман. (Сережа засмеялся.) - Тогда давай! Ладно, чеши, батя, дальше.
- Умре старица Анна, а при жизни своей нарекла себе наследницу. Привели ее в собор и крестовидное выстрижение волос сделали. Постриг в монахини называется. Имя ей монашеское дали - Секлетея. Потом в гроб положили, попы в черных погребальных ризах со святыми упокой и вечную память ей, живой, пропели. Умерла после этого Секлетея для мирской жизни.
- А что ваша старица делает? - спросил заинтересованно Сережа. - У нее какая специальность?
- Эва, сказал: что делает? - покачал головой Савва. - Веру христианскую блюдет, за нас, грешных, молится. Лежит в черном гробу, вокруг свечи и лампады горят, а старица молитвы воспевает и наши грехи замаливает.
- Так все время и лежит? - не отставал от попа Сережа.
- Иногда встанет, на небо поглядит. Нет ли знаков?
- Каких знаков?
- Знаков конца земных наших мук. Боишься, чай, светопреставления?
- А вот и нет! - пренебрежительно выпятил губы Сережа. - Чихаю я со свистом на ваше светопреставление!
- Хорошо, хорошо, на эту тему мы в другой раз поговорим, - поспешил капитан замять разговор, начавший принимать опасное направление. - Рассказывайте дальше, Савва.
- После Анны и Секлетеи и другие старицы Ново-Китежем управляли. Старица Праскудия, при ней неурожай и голод великий были; Меропа - пожар великий, весь город сгорел; Пестимея - открытие белого железа; лесомыки случайно открыли; Голендуха - желтолицых людей пришествие. И другие старицы были, и всякая загодя, смертного своего часа не ожидая, наследницу себе нарекала. А умрет старица - наследницу и постригают. Иные совсем молодыми в старицы постригались. Пестимее всего восемнадцать годочков было, любила она одного парня, а ее постригли. Через два года с горя кровью плевать начала и в одночасье умре.
- Весело! - мрачно обронил мичман.
- У Нимфодоры тоже, наверное, наследница есть? - . спросил Ратных.
- Обязательно. Дряхла старица наша. Анфиса, посадникова дочь, еще ребеночком была, когда Нимфодора на нее указала и преемницей своей нарекла.
- Что? - вскочил Виктор.
- Эк, взвился как! - подозрительно посмотрел поп на летчика. - Шилом в зад тебя торкнули, что ли?
Виктор облизал губы, словно собираясь заговорить, может быть, закричать, но промолчал и медленно опустился на лавку. Он чувствовал, что у него вдруг похолодели руки.
- Про стариц я все рассказал, буду о народе ново-китежском говорить, - снова повел рассказ Савва. - Сказывал я уже, что жили наши предки вполсыта. Нивка тощала, зерно выродилось, понурила ржица к земле тощие, тонкие колосья. И всего-то колосьев в поле было, что волос на моей плеши. А как освежить посевное зерно? И народ хилеть начал. Близкие с близкими роднились, кровь в жилах застоялась, как вода в болоте. Бабы хиляков рожали, юноши, как старики, горбились, морщинились. Тоже нужна была свежая кровь. И вымер бы наш народ, коли бы не новое чудо божье… Ох, горлышко пересохло. Глоточек бы!
Савва сделал не глоточек, а десять глотков и, взяв со стола новый камень, поднял его.