Сказание о Йосте Берлинге

– Я так и думала… – Майорша кивнула. – Добросердечное дитя… плачет с теми, кому грустно, смеется с теми, кому весело. И говорит «да» первому встречному, от кого услышит «я вас люблю». Конечно, конечно… Никакой загадки. Идите и танцуйте, дитя мое, танцуйте и будьте веселы. В вас нет зла.

– Но мне бы хотелось что-то сделать для госпожи майорши.

– Сделать… – тихо повторила майорша, и вдруг в голосе ее появились торжественные ноты. – Жила однажды старая женщина в Экебю, которая вознамерилась посадить под замок все ветра мира. А теперь она под замком, а ветра на свободе. Разве удивительно, что шторм придет и в наши края? Я уже стара, графиня, и я знаю, что так и будет. Божья буря разразится над нами. Большой вихрь поднимется от краев земли[17].Что ж, иногда поражает он огромные царства, а иногда и маленькую, полузабытую провинцию. Но это воля Божья, и она не щадит никого. Большая честь – почувствовать ее на себе.

Большой вихрь! Благословенная божья буря, шторм, ураган, пронесись над нами! Твари небесные и морские, прислушайтесь и ужаснитесь! Уже грохочут раскаты небесной грозы. И пусть порывы этого вихря повалят шаткие заборы, взломают ржавые замки, разнесут по щепке обветшавшие и покосившиеся дома.

Тоска и страх придут на землю. И пусть попадают с деревьев птичьи гнезда, кукушечье гнездо на вершине рухнет вместе с приютившей его старой сосной, а драконьи языки великого вихря достанут и до недосягаемого жилища мрачного филина в горной расщелине.

Вы-то думаете, все хорошо у нас? Нет, не хорошо. Ах, как нужна буря Божья! Я-то понимаю и не жалуюсь… – Пророческие нотки в монологе постепенно угасли. Последние слова майорша произнесла совсем тихо: – Мне бы только найти мою мать… ступайте, девочка… Ступайте, я теряю с вами время. Мне пора к матери. И вы ступайте. Но опасайтесь тех, кто по тщеславию или глупости считает, что оседлал грозовое облако, ниспосланное Богом!

Она отвернулась, и с ней случилась мгновенная перемена: царица и пророчица превратилась в сгорбленную старуху, и старуха эта вновь пустилась в путь по своей клетке, отмеряя несуществующие локти и сажени. Глаза погасли и обратились внутрь.

Графиня и госпожа Шарлинг постояли немного и вышли из ткацкой.

Как только они вернулись в танцевальный зал, графиня направилась к Йосте Берлингу:

– Я хочу вам сказать, господин Берлинг, я была у майорши. Думаю, она ждет, что вы поможете ей освободиться от тюрьмы.

– Что ж… ждать никому не запрещается.

– Впрочем, она, возможно, и не ждет… но вы обязаны ей помочь.

Он посмотрел на нее мрачно и, как ей показалось, вызывающе:

– Я никому ничем не обязан, графиня. Чем я ей обязан? Все, что она сделала для меня, обернулось моим же поражением.

– Но, господин Берлинг…

– Если бы не она, я бы давно уже спал вечным сном в северных финских лесах… неужели она ждет, что я стану благодарить ее, что она сделала меня кавалером в Экебю? Графиня считает должность кавалера почетной?

Графиня отвернулась и отошла. С этим человеком не о чем говорить. Он несправедлив и озлоблен.

Кавалеры… Они явились сюда со своими скрипками, дерут струны и дуют в свои рожки и даже не думают, каково слышать эти звуки там, в запертой на дубовый засов камере. Пришли сюда танцевать, пока не протопчут подошвы на купленных майоршей башмаках, и им наплевать, что их благодетельница томится в двух шагах от них и наверняка видит их извивающиеся силуэты за изукрашенными морозным орнаментом окнами.

Мир сразу потерял для молодой графини все свои заманчивые краски. Ах, как опечалила ее тяжкая судьба майорши! Но еще больше – человеческая жестокость. Она опустила голову.

– Могу я пригласить графиню на танец?

Она подняла глаза – перед ней стоял Йоста Берлинг.

Она отрицательно покачала головой – нет, не можете.

– Графиня не желает со мной танцевать? – Йоста внезапно и сильно покраснел.

– Ни с вами, ни с кем из кавалеров.

– Значит, мы не достойны такой чести?

– Дело не в чести, господин Берлинг. Просто я не нахожу удовольствия танцевать с людьми, нарушающими важнейшую заповедь. Неблагодарность – страшный грех, господин Берлинг… – Она собиралась продолжить, но Йоста, не дослушав, развернулся на каблуках.

Довольно много гостей были свидетелями этой сцены, и не было человека, который не признал бы правоту молодой графини. Обо всем, что произошло в Экебю, судачили постоянно, и все осуждали бессердечие и неблагодарность майоршиных кавалеров.

Но в эти дни Йоста Берлинг был опасен, как хищник в лесу. С того самого дня, когда он вернулся с охоты и обнаружил исчезновение Марианны, душа его была полна желанием отомстить, и в голове витали кровавые планы совершить что-то, что потрясло бы и испугало вермландское «светское» общество – мысленно он всегда ставил слово «светское» в кавычки.