Сказание о Луноходе

Младший поселился в десяти километрах от столицы, в местечке с выразительным названием Архангельское, в изящном миниатюрном замке из белого камня. Замок на самом деле был не маленьким, но и не громоздким. Добраться туда можно было по Калужскому шоссе. Одной стороной замок смотрел на вековой парк, а другой – выходил в бескрайний яблоневый сад или, вернее, сады, которые ухоженными каскадами спускались вниз до разлива реки Десны. На этом удивительном месте, среди садов и заповедного леса, двадцать лет назад стояли дачи высших правительственных чиновников и работников предприятия «Газдом», но однажды по Высочайшему распоряжению за считанные дни все было приведено в первоначальное состояние. Специалисты Тимирязевской сельхозакадемии восстановили справедливость. На месте угловатых правительственных дач, коробкообразных гаражей, серых асфальтовых дорог и автостоянок, которые были в одночасье снесены бульдозером, ботаники заново разбили прекрасные сады и высадили тысячи многометровых деревьев, привезенных со всех концов Великой Страны, чтобы украсить это и без того счастливое место. Парки, сады и немыслимое количество дивных цветов – вот тот райский уголок, где вознеслось белокаменное пристанище Дорогого Сына.

– Ну прямо дом Герды! – осматривая владения, шутил Отец, ласково похлопывая Сына по плечу.

Здесь было тихо и уютно. Подъезд к замку охранялся надежнее, чем шоссейный проезд к столице. Тридцать две бригады мотопулеметчиков, полторы тысячи грибников-топтунов и два локаторных взвода прослушивания ежеминутно прочесывали окрестности и сканировали эфир – может, кто-то что-то сболтнет, ненароком проговорится соседу! Тревожные, чуткие уши локаторщиков напряженно вслушивались и подрагивали.

В давние времена в одной из комнат этого очаровательного дворца доживала свои последние деньки престарелая женщина, первый нарком просвещения, молчаливая старушка с выцветшими глазами навыкате. До последних дней она любовалась восторженной природой и прудом, подступавшим к окнам с южной стороны. Пруд, точно зеркало, отражал то бирюзово-голубое небо, то клубящиеся необъятные облака, то манил желтизной кувшинок и очаровывал ослепительной чистотой белоснежных лилий, около которых осторожно вышагивали прирученные еще баронессой фон Мек грациозные фламинго. Тогда снесенные теперь дачи еще не начали строить, и людей здесь встречалось, впрочем, как и сегодня, бесконечно мало.

В пруду Младший велел развести лебедей и прелестных китайских уток мандаринок, а на берегу распорядился выстроить деревянный домик для павлинов в виде восточной пагоды с разноцветными оконцами. Павлины, поражая размерами и красотой своих невероятных хвостов, свободно разгуливали по парку и делили установленную государством трапезу с бесчисленными белками, бурундучками, воробьями, снегирями, синицами, щеглами – всех и не упомнишь! На лужайках весело паслись тонконогие лани, они совершенно не боялись грибников-топтунов, в плетеные корзинки которым хозяйственники добавили по две сладкие морковки, одну – для животных, другую – чтобы съел сам. Справедливость!

– Во всем должна быть справедливость! – учит Вожатый.

Иногда Младший в сопровождении муз приходил покормить грациозных косуль. Кормление всегда было делом веселым – восторги, хохот! А вот грибникам-топтунам в приказном порядке приходилось отворачиваться, потому что у Младшего с музами часто начинались игры в жмурки или и того хуже. Юноша был очень привязан к милым дамам и не только под действием инстинкта продолжения рода, но и вот почему: с малолетства мальчик воспитывался кормилицей, Сестрой отца Татьяной, двумя нянями и поваром – тетей Мотей. Такое женское начало не могло не отразиться на психике ребенка. По существу, в этом и состояла причина его нервных переживаний и беспокойств. Вожатый постоянно пропадал на работе, поздно возвращался, а иногда и совсем не приходил. Государство не имело право делить Его с семьей. Тогда было тяжелое время, очень скверное и непредсказуемое. Сестра отца и кормилица постоянно нервничали, ожидая трагических известий. При малейшем шуме женщины вздрагивали, готовые схватить самые необходимые вещи и обратиться в бегство. Доведенное до кульминации беспокойство передавалось малышу, он, как губка, впитывал все. Мальчик стал часто плакать, писаться по ночам и жалобно требовал близких:

– Вы тут? Вы не ушли?!

Кормилица и Сестра стали, по существу, его единственными друзьями, баюкали, нянчили, кормили, пытались смешить. Вот почему сейчас юноше так недоставало женского общества. Только женщины были способны его успокоить, вселить веру в будущее, дать сон. Именно поэтому в Архангельском и в Столовой лечебного питания появились счастливо улыбающиеся музы – девушки, скрашивающие одиночество скромного молодого человека.

18