Сказание о Луноходе

Одновременно с секретным производством Николай Иванович принял руководство Загорском. Город стал составной частью Лунного проекта, поэтому и сочли целесообразным передать управление в одни руки. У Николая Ивановича все работало как часы, – что, где, кто, зачем, кому, сколько, где взять – и город вздохнул. В магазинах появилось сливочное масло, колбаса и апельсины, наладили бесперебойную работу общественного транспорта, школы и детские сады стояли опрятные, дети гуляли накормленные, учителя преподавали знающие, дороги подремонтировали, в подъездах вкрутили недостающие лампочки, стали регулярно убирать лестничные марши, а лютыми зимами расчищать перед парадными снег и посыпать песком, чтобы сапоги меньше на морозе скользили. Вот только на сельское хозяйство времени не находилось. Не понимал Иваныч в сельском хозяйстве ничегошеньки, но, слава Богу, земля сама родила, урожаи давала хорошие.

Однажды Николай Иванович завернул в Лавру, которую несколько лет назад стали восстанавливать, из руин поднимать, обошел все вдоль и поперек и распорядился подсобить монахам цементом и досками, потом выделил списанный грузовичок и мотороллер с кузовом. Каждый понедельник, объезжая город, он стал заворачивать к монастырю. Настоятель, иеромонах Тихон, худющий-худющий, с длинной, седой, всегда растопыренной в разные стороны бородой, благодарил и кланялся в пол:

– Спасибо, сыночек! Храни тебя Господь! Бог все видит, все знает. Он и в страшное время защитит, и тяжелые болезни не допустит! Верь, сыночек, верь!

Когда монастырь получил от Николая Ивановича сорок подвод кирпича, цистерну бензина, гвозди и столярные инструменты, Тихон бросился Иванычу в ноги.

– Неужто все это нам, во храм Господень?! – припадая к ботинку Николая Ивановича, лепетал настоятель.

– Что вы?! Хватит! Оставьте, в самом деле! – отдергивая ногу, пятился Николай Иванович. – Я же просто помогаю, от души!

Тихон плакал и крестился:

– Спасибо, сыночек! Спасибо…

Когда они, запершись в трапезной, пили пустой чай и наблюдали, как строится главный собор, Тихон осторожно спросил:

– А как же нам молитвы творить? Без молитв православным нельзя, в них вся сила наша, а ведь вслух читать запретили!

– Тихонько, тихонько читайте, – так же шепотом ответил Николай Иванович. – Никто и не услышит!

Весна на дворе, все сверкает после однообразной, скупой на цвета зимы, небо розовеет и не гаснет, а в воздухе разлита долгожданная свежесть, неподдельная радость и готовая родиться любовь. Распустились первые желтенькие цветочки, самые долгожданные и бесценные. После однообразия огрубевших сугробов и лютого пристрастия холодов они выглядят такими солнечными! Кажется, что это они своими упрямыми, пахнувшими нектаром головками прогнали северные холода и колючие ветра. Птицы весело поют. Прохожие улыбаются. Вес-на!

Николай Иванович позволил монахам расчищать стены в храме. Стены эти снизу доверху были закатаны грубой масляной краской. Пятьдесят лет назад, когда из церквей делали то склад, то хлев для скотины, всю красоту небесную замалевали скучной однотонной серостью, а кресты посбрасывали и порушили. Теперь стены собора оживали; за слоями заскорузлой пузырившейся краски проявлялись лики святых угодников, проглядывали образы Матери Божьей и Спасителя.

Через месяц Николай Иванович принес домой иконку, завернутую в тряпицу, и спрятал на верхотуре платяного шкафа. Эту иконку, озираясь и крестясь, втиснул ему в руки настоятель Тихон.

– От всех бед Николай Чудотворец защитит, в любые невзгоды выручит, прими Христа ради!

Николай Иванович целовал икону, целовал руку растрепанному, счастливому в своем бесконечном служении Тихону, обнимал настоятеля и восторженно плакал.

– Не подведу, не предам! – крестясь, шептал он.

50

– В субботу Вожатый на разговор вызывает, – сообщил Фадееву Доктор.

– Ничего об этом не знаю, – насторожился Редактор. – Ты с чего взял?

– Наталья Сергеевна рассказала.

Фадеев и Доктор переглянулись.

– По нашу душу разборка будет!

– По нашу, жопой чувствую! Хорошо, если просто выговаривать начнет, – тревожно отозвался Фадеев, – а то черт его знает! Последнее время на меня волком смотрит, а что я не так делаю?!

– Весеннее обострение, – пожал плечами Доктор. – Погундит, погундит и успокоится, лет-то Ему уже сколько, забыл?

Фадеев задумчиво смотрел перед собой.

– Может, рассказали, как мы Его промеж себя ругаем? – хмурился Редактор. – Вот привязался!

– Не гунди! – отрезал Доктор. – Не в первый раз. Завтра в Суздаль на прием поедем, там все прояснится. Я по одному взгляду определю, что у Него на уме и за что нас на ковер тащат.

– Завтра… – протянул Фадеев и уселся напротив Доктора. – Замучил совсем, колдун. Силы мои на исходе!

51

Торжественный прием по поводу запуска Лунохода начинался в семь часов вечера. Около трех наметили выезд в Суздаль. По случаю праздника столицу украсили живыми цветами и фруктами, чтобы иностранцы нашему изобилию завидовали. Зарубежным корреспондентам разрешили сделать по три снимка города и одну цветную фотографию на торжественной церемонии в Государственном Доме Приемов.