Сказание о Маман-бие

Какую силу забирает Маман! Слова не вымолвил. Головы не поднял. Выиграл, не глядя, вися на волоске. Надо бы порадоваться тому, что он жив-здоров и вознесся туда, где другие, многие обращаются в прах. Но странно и беспокойно было то, что Маман обошелся без биев. И люди, вставшие за него стеной, обошлись без биев. Все нынче обошлось без биев. А разве так может быть, чтобы дети… сыновья… обходились без отцов своих? Это противно законам божьим, природе всего сущего.

Хотелось бы Мурат-шейху растолкать сейчас Мамана и не велеть ему стонать, ибо это бессмыслица — бодрствовать старшим, если младшие спят. Хотелось сказать Маману о том, какая нелепица — старость, когда утомляешься жить, когда тощает разум и когда совесть, как торба нищего, не дает вздохнуть, а полна одними сухими корками…

Но как это будет понято? Как желание повиниться? Такого унижения не вынесет и его отцовская любовь к строптивцу.

— Вы не спите, стонете. Вы нездоровы, шейх, — отец? — спросил неожиданно Маман, поднимаясь с одеял.

— Да, пожалуй, мой стон слышней, — ответил шейх, довольный тем, что первым заговорил Маман.

— Я хотел вас просить… для Аманлыка и его сестры… вы не откажете… у них ничего нет… — добавил Маман так, будто уже стерлись у него из памяти минувшие сутки.

Мурат-шейх перебил:

— Как ты похож на своего отца, Маман-бий! Но, мой милый, затверди себе одну истину: пока не обротаешь, не запряжешь биев, далеко не уедешь… Ты слышишь меня?

— Ненавижу этих быков нехолощеных, — сказал Маман.

Чтобы твоя душа была довольна, скажу: из тех пленных, которых ты отпустил, проводил… двое опять в наших руках.

— Как! Кто? Женщины?

— Будь покоен, мужчины… но твоей золотой бороды среди них нет. Эти ушли вдвоем вперед, заблудились и попались. Остальных бородач увел, не оставив следа.

— Где они, в ущелье?

— Не сомневайся, — под крышей. Им бежать больше не придется. Доставим с почетом, отдадим из рук в руки.

— Куда? Когда?

— В самое подходящее время, когда поедем на поклон к русским, хоть и в Орск, хоть и в Оренбург.

— Поедете?

— Стало быть, поедем.

9

Лето клонилось к закату, дни становились короче, ветры холодней. Но зелень на горных скатах была еще ярка и благоуханна, и Маман с наслажденьем щурился и раздувал ноздри. Он ехал с Аманлыком на восток, в сторону казахских степей, туда, откуда текла Сыр-дарья и где по весне вырастали цветы по грудь коню, красные, алые, пунцовые, с бархатно-черными глазами. Выпал свободный беззаботный день, и Маман словно вспомнил, что ему двадцать лет и что под этим небом растут не только тугаи и верблюжья колючка. Позвал с собой Аманлыка, тот ответил недоверчивой улыбкой, откровенно сомневаясь, что в мыслях у Мамана может быть такое. Оказывается, может, хоть он и а г а…

Поутру пустились в путь. Оба были оживлены и непривычно говорливы. Ехали по хребту каменистой безлесой горы, которая походила на мускулистую руку, державшую их аул на ладони.

— Смотри, наш дуб… — сказал Аманлык. — Внизу — как батыр на карауле, отсюда — как бородавка.

— А весь аул… — сказал Маман, — как немытый котел с остатками варева.

Вдали, на сером пятне земли, они разглядели двух человек, которые странно, смешно суетились друг около друга — то сходились, то расходились, как дерущиеся петухи. Это и была драка.

— Я их знаю, — сказал Аманлык. — Они соседи, старики. Никак не поделят место для курятника между своими домами. Собираются все кругом глазеть на них, — им хоть бы что. Клюются и клюются, пока внуки не разнимут. Едва душа в теле, а дерутся до упаду.

Между темными каплями юрт и черточками саманных зимовок сновали, как муравьи, дети. В одном месте они прилипли к плетню. За плетнем стояли в обнимку мужчина и женщина.

— А этих знаешь? — спросил Маман.

— Кто их не знает! Любовники… Родители у них в такой ссоре, что вряд ли им жить под одной крышей.

— Скажи лучше — жених и невеста, — проговорил Маман с сочувственным вздохом, словно разомлев на жаре.

Аманлык удивленно посмотрел на него и промолчал.

На окраине аула они увидели всадника и двух пеших. Всадник теснил пеших то грудью, то боком коня, тыкал их в спины дубинкой.

— Это что такое?

— Не видишь? Гонит воров… Стянули какой-нибудь пустяк, вернее, хотели, да не успели, а то бы он их убил.

— Что же они не разбегутся?

— Затопчет.

Тем временем у дуба словно бы села стайка воробьев — босоногие оборванные беспризорные дети.

— Это сироты рода жалаир, — сказал Аманлык. — Каждый день в это время делят милостыню, соображают, кому в какой аул идти побираться. У них нет лачуги, как у нас. До самой зимы будут спать под дубом.

— Как же они… зимой?

— Или найдут какую-нибудь волчью нору…

— Или?

— Заснут под снегом мертвым сном. Маман задумался.

— С высоты вон чего видно… совсем не то…

— Сверху всегда не то видно, — отозвался Аманлык. Повернули вниз, на просторные луга, по ту сторону горы. Не успели проехать и двух верст, как услышали крик:

— Уай, помогите! Уай, спасите!