Сказание о Маман-бие

к столу и коснулся лбом его угла. Пулат-есаул и Маман сделали то же самое вслед за шейхом.

Неплюев быстро вышел из горницы.

А Гладышев кинулся обнимать Мамана.

— Сударь мой, сударь… Поздравляю! Я не сумел, ты сумел…

Толмач Мансур Дельный тоже подошел к Маману, цокая языком.

— Послушай, иди к нам служить, разбогатеешь.

11

Разъезжались одновременно — и казахи и черные шапки. Впереди катились цугом пароконные коляски Абулхаир-хана и Гладышева, следом валила валом свита хана, позади, по два в ряд, рысили каракалпакские старейшины. Дорога была одна — в Малый жуз.

Вскоре после того как крепость скрылась из глаз, подъехал к каракалпакам посыльный хана, затоптался поперек дороги.

— Кто тут Маман-бий? Великий хан наш велел… перед его светлые очи… да поскорей!

Сердце у Мурат-шейха упало. Неужто дознался Абулхаир, что было у тайного советника? Какими путями?

— Будь осторожен, — шепнул шейх Маману. — Ханские силки как паутина, зазеваешься — заплетет, как муху.

Маман и Аманлык догнали ханскую коляску.

— А… это ты, прославленный моими дурре… — сказал хан. — Отдай коня своему аткосшы, садись ко мне в коляску.

— Я благодарен судьбе, что удостоился вашего внимания, хан наш, — сказал Маман, вставая на подножку коляски и отдавая повод Аманлыку.

Хан взглядом указал ему на сиденье напротив. Помял усы, которые густели к углам рта, и коротко, нервно хохотнул, разглядывая Мамана.

— Я слыхал, ты краснобай. Говорить с языкастыми людьми — диковина и для хана. Приглашаю тебя беседой укоротить дорогу. Слушай-ка… Ты, говорят, сказал неким людям, что ханская слеза — моча, а из пастушьих слез — Аральское море. У кого ты набрался такой премудрости?

— Хан наш, эти слова сказаны двум головорезам на черных конях. Как могли два презренных вора дотянуться до ханских ушей?

Аманлык, ехавший сбоку, хмыкнул испуганно и поспешил удалиться от коляски.

— Не хватайся за мою бороду, проклятье твоему роду… — проговорил хан сквозь зубы.

— Простите, хан наш. Я не сообразил, что те двое на конях, может, вовсе не обиралы, а ваши любимые есаулы. Тогда им следовало понять, что хан, проливающий слезы, не хан, — вот смысл мной сказанного, ими слышанного. Что касается мудрости… я камешек, а мой народ гора. Если желаете, спрашивайте, отвечу, как умею.

— Послушаем, послушаем, — сказал хан вроде бы умиротворенно, развалясь на кожаном сиденье, будто и в самом деле собирался поболтать в дороге. — Говори… что является вместилищем слов?

Маман задумался, давая хану понять, как труден его вопрос. А хан усмехнулся, показывая, что этим доволен.

— Вместилище слов — человеческие уши, — сказал Маман. И вдруг добавил:- Но если бы уши могли услышать все, что они хотят, — лопнули бы, как баранья кишка, набитая колючками.

Это выговорилось само собой и было слишком прямо. Маман пожалел, что не удержался. Хан прикусил кончик уса, однако не выдал себя. Спросил мнимо лениво:

— Кто хозяин дороги, бий?

Тогда Маман понял, что Абулхаир-хану ничего не известно, решительно ничего, помимо того, что Глады-шев едет в Малый жуз. Нет, Митрий-туре не подарил хану ни единого слова из тех, что дарил Маману. Не дошло до ушей хана и слово тайного советника. Что же, и поделом! Это ему урок за то, что не сел с черными шапками за один стол.

— Хозяин дороги — подкованное копыто, хан наш, — ответил Маман. — Оно убивает землю до смерти, а без дороги на земле жизни нет… — Подумал самую малость и кинулся очертя голову, словно с обрыва в воду:- Вы, хан наш, великое копыто… на великой дороге… Не знаю, что и мелю своим рабским языком.

Хан прищурился, словно говоря: знаешь, хитрец, знаешь.

Коляска сильно качнулась на ухабе, хан сердито сморщился.

— В чем же сила мудрости?

— В правде, хан наш.

— У нас с тобой разные правды, у меня — одна, у тебя — другая, — сказал хан. — Нет па земле одной правды, одна только на небе.

Маман промолчал, заметив себе, что эти слова стоит запомнить.

— Ну, а в чем сила хана? — спросил Абулхаир-хан, заворачиваясь поплотней в шубу.

— В войске? — ответил Маман вопросительно, стараясь угадать, к чему он клонит.

Хан засмеялся.

— Войско хана — его дастархан неистощимый, скот неисчислимый, бескрайние земли-луга… и слуги, всегда в поту, от зари до зари, от колыбели до могилы, ибо пот, бий мой, дороже крови.

«Пожалуй, — подумал Маман. — Потому ты и хан, что сильней всех мошной. А вот мой отец, батыр, — подумал Маман далее, — слаб мошной. Войско его сочтешь по пальцам. В чем же его сила? В сердце, в уме?.. — Маман стиснул зубы и сказал себе:- В том, что он не слуга хану. У Оразан-батыра — свой хан, им самим избранный. Его великий хан — многострадальный народ каракалпакский».

— О чем думаешь? Что у тебя такое на роже написано? — рыкнул внезапно Абулхаир.

— Свет… свет от лица великого нашего хана… — ответил Маман.