Сказание о Маман-бие

Так просто и хватают?

— Ой-ей-ей, встретились бы мне, — я бы пятерых одолел!

— Не хвастай! Слюнки-то не пускай!

— А если забеременеют, что тогда?

— Откуда я знаю что!

— Нет, вы лучше скажите, почему Маман-бий не женится? Или не в силе?

Молча шедший впереди Бегдулла Чернобородый приостановился и, сердито набычившись, глянул на товарищей. Он был на голову выше всех, и ребята примолкли.

— Помните вы, кто Мамана развязал, когда мы, перебираясь с Сырдарьи, поймали его и за разорение народа наказали: посадили на серого осла задом наперед и к седлу прикрутили? Нет, не помните? Развязала вдова Давлетбая. А коли вы не сдурели окончательно, рыбьих мозгов наевшись, сами понимаете: баба никогда мужика не пожалеет, если он жениться не в силах.

Где-то он сейчас, Маман-бий?

Удрал поди, когда счастье от него отвернулось!

— Правда твоя. Богатенькие — они все трусы. Разорятся, поголодают малость и сразу — в кусты!

— И опять вы все переврали! — с досадой оборвал их Бегдулла. — Маман не из трусливых.

— А кто умнее, по-вашему, Маман-бий или Есенгельды-бий? — выкрикнул кто-то задорно.

— Маман-бий, — зашумели ребята.

— А по-моему, Есенгельды, — упрямо молвил парень, задавший вопрос. — Не возражайте, слушайте… Есенгельды-бий, как хорошая цапля — вожак, увел свою стаю с высыхающего озера. За это ему честь и слава! Кто за ним пошел, тот цел остался. И сам он свой дом и богатство сохранил. Со вчерашнего дня в его ауле той идет. А Маман что? Одинокий вепрь!

— Верно говоришь, Нурабулла, — не в лад поддакнул другой джигит. — Поначалу-то был Маман-бий умен да силен, а выпали из его рук поводья — и от самого счастье ушло, и от нас.

— Хорошо еще, если он живой ходит на этом мутном свете, — молвил Бегдулла, вздыхая.

На память ему пришли слова отца Сейдуллы Большого о Мурат-шейхе, что не пожелал он оставаться в этом нечестивом мире. И еще он вспомнил последнее слово старика отца: «Прощай, сын мой, я теперь ближе к тому свету, чем к этому, и тащи-ка ты на своем горбу, вместо меня, моих внуков. Пусть они живут…» Комок подступил к горлу Бегдуллы, ощетинилась дремучая черная борода во всю грудь, великан пошатнулся и сошел с тропы, надвое разделившей густые камыши. А потом размашистым широким шагом опередил товарищей, не в силах больше слушать их пустую болтовню. Но и тут пересекли ему дорогу веселые джигиты: Аманлык со своими дружками.

— Сыраклы, сыраклы! — загалдели они. — Поделитесь рыбкой на ушицу!

— Откуда идете?

— С тоя, — сказал Бекмурат.

Хотя рыбаки слыхали, что Есенгельды поставил новую юрту и закатил по этому случаю великий той, однако никто из их аула не удостоился приглашения. Теперь Бегдулла сразу догадался, что эти проходимцы пошли-таки на пир незваными;

— За вами, Аманлык, наверное, нарочного присылали? — сказал один из рыбаков с насмешкой.

— Будет трепаться-то! — оборвал его Аманлык. — Подумаешь, какие мы пышные господа, что твой хвост у лисицы, чтобы за нами нарочных гонять. Сами пошли да наелись себе на доброе здоровье.

— Бесстыжие вы собаки! — пробормотал пожилой рыбак.

Эти слова задели Аманлыка за живое, но он и виду не подал, что обиделся. Бектемир долго шел за ним в надежде, что тот достойно ответит обидчику, — Аманлык это умел, — и, не дождавшись, потянул дружка за рубаху: мол, отстанем от них, ну их! Аманлык сбавил шаг, но Бегдулла остановился и повернул назад:

— Идемте, Аманлык, ко мне домой. Что нам бог завтра даст, неизвестно, а сегодня будем вместе есть то, что уже дал.

Почитая Бегдуллу как сына человека, служившего Мурат-шейху, духовному владыке всех сырдарьинских каракалпаков, и уважая Чернобородого за твердость слова и характера, Аманлык и его приятели не посмели отказаться. Ведь все роды, перекочевавшие в низовья Амударьи без своего вожака, беспрекословно пошли за Бегдуллой и образовали еще один аул на Кок-Узяке. Пошли за ним и сироты.

В отличие от многих селений, выросших по берегам Кок-Узяка, в ауле Бегдуллы не строят землянок — одни камышовые лачуги; хижина Бегдуллы хоть и стоит на ровном месте в ряду других, высится над ними своими прочными стенами, связанными из толстых стволов сухого камыша, вперемежку с крепкими прутьями высокого джангиля. Между аулом и рекой стеной встают молодые заросли, придающие селению какую-то торжественную красоту. Никто из жителей ни одного стебелька из этой стены не выломает, листочка не сорвет Место это свято: могучие камыши, сквозь которые не пробиться малышам, охраняют детишек от опасности утонуть в спокойном, но глубоком Кок-Узяке.