Сказание о Мануэле. Том 1

А вечером Иоланта послала за Юргеном. Она была, как и сказал Гогирван, необычайно привлекательной женщиной — пышной, холеной и увенчанной медного цвета волосами. В этот день она была хороша как никогда, в блестящем голубом платье с золотым шитьем и с расшитыми золотом длинными рукавами, касавшимися пола. Вот такой она предстала перед Юргеном.

— Теперь, — нахмурясь, сказала Иоланта, — вы можете напрямик заявить о том, на что вы намекали утром.

Прежде всего Юрген оглядел комнату: она освещалась высоким позолоченным канделябром, на котором горели свечи.

Он их пересчитал и присвистнул.

— Семь свечей! По правде сказать, милая моя, вы оказали мне высокую честь, поскольку это чересчур сильная иллюминация. Можно подумать, что вы чтите меня, как святого, семью свечами! А я лишь простой смертный, но тем не менее я — Юрген и попытаюсь отплатить за такую высочайшую любезность сполна.

— О, мессир де Логрей, — воскликнула госпожа Иоланта, — какой непостижимый вздор вы несете! Вы все неверно истолковали, и могу вас уверить, что у меня на уме ничего подобного не было. Кроме того, я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

— На самом деле, должен предупредить вас, что часто мои поступки говорят за себя безошибочнее слов. Это то, что ученые люди называют идиосинкразией.

— …И я определенно не понимаю, какое отношение к этому имеют какие–то святые. Вы сказали, что четыре Евангелиста… Ибо мы сегодня утром говорили, если вы помните, о четырех Евангелистах… О, но как глупо с вашей стороны, мессир де Логрей, стоять ухмыляясь и смотреть на меня так, что я краснею!

— Это легко излечимо, — сказал Юрген, задувая свечи, — поскольку в темноте женщины не краснеют.

— Что вы задумали, мессир де Логрей?

— О, не тревожьтесь! — сказал Юрген. — Я обойдусь с вами вполне благородно.

И Иоланта на самом деле впоследствии признала, что при ближайшем рассмотрении мессир де Логрей оказался очень благороден. Юрген ни в чем не признавался. А так как комната была совершенно темна, никто другой не может со всей ответственностью сказать, что именно там произошло. Достаточно того, что герцог Логрейский и хозяйка Зеленого Замка расстались позднее весьма по–дружески.

— Вы погубили меня своими играми, свечами и щепетильным возвратом любезностей, — сказала Иоланта, зевая, поскольку ей хотелось спать. — Но, боюсь, я не ненавижу вас так, как следовало бы.

— Ни одна женщина никогда этого не делала, — сказал Юрген, — в такой час. — Он приказал принести завтрак, а затем поцеловал Иоланту, потому что это, как сказал Юрген, час их расставания, и он ускакал из Зеленого Замка в отличном настроении.

— Как же замечательно опять стать прекрасным молодым юношей! — сказал Юрген. — Даже если ее большие карие глаза чересчур навыкате — как у рака, — эта госпожа Иоланта великолепная женщина. И приятно думать и знать, как справедливо я с ней обошелся.

Затем он вернулся в Камельяр, радостно распевая при мысли, что направляется к принцессе Гиневре, которую любил всем сердцем.

ГЛАВА XIII Философия Гогирвана Гора

В Камельяре молодой герцог Логрейский проводил большую часть времени в обществе Гинервы, чей отец открыто этому не препятствовал. И Гогирван провел обещанную беседу с Юргеном. — Я сокрушаюсь, что госпожа Иоланта чересчур сдержанно обошлась с вами, — в первую очередь сказал король. — Я рассудил, что вы вдвоем будете, как искра и трут, устраивающие огромный пожар, который сожжет весь вздор в вашей голове относительно моей дочери.

— Сдержанность, сударь, — осторожно сказал Юрген, — общеизвестная добродетель, а огонь не может поглотить настоящую любовь.

— Это правда, — признал Гогирван, — кто бы это ни говорил. — И он вздохнул.

Затем какое–то время он сидел в дремотной задумчивости. В этот вечер на короле была довольно поношенная мантия из какой–то черной материи с меховой оторочкой на вороте и рукавах, а его редкие седые волосы прикрывала очень потертая черная шапочка. Он копошился у слабого огня в большом каменном камине, украшенном щитами. Рядом с ним стояло белое и красное вино, которое оставалось нетронутым, пока Гогирван размышлял над беспокоившими его вещами.

— Значит, так! — произнес наконец Гогирван Гор. — Эта свадьба с великим королем бриттов, конечно же, должна состояться. О ней договорились в прошлом году, когда Артур и его торговцы чертовщиной — Хозяйка Озера и Мерлин Амброзий — взяли на себя труд спасти меня в Кароэзе. Я полагаю, что послы Артура, вероятно, сами торговцы чертовщиной, приедут за моей дочерью в июне. Между тем у вас двоих вместо игрушек есть молодость и любовь, а сейчас весна.

— Что для меня время года, — простонал Юрген, — когда я размышляю, что через неделю или чуть больше даму моего сердца увезут от меня навеки? Как я могу быть счастлив, когда знаю, что наступают долгие годы страданий и тщетного сожаления?