Сказание о Мануэле. Том 1

— Но прародительница — всегда женщина. Никто никогда не слышал о прародительнице — мужчине. Мужчины — прародители. Так о чем же вы говорили?

— По — моему, мы разговаривали о браке царицы Елены.

— Разумеется! И я рассказывала вам о богах, когда вы сделали эту забавную ошибку с прародителями. Однако все порой делают ошибки, а иностранцы всегда норовят перепутать слова. Я сразу поняла, что вы — иностранец.

— Да, — сказал Юрген, — но вы рассказывали не обо мне, а о богах.

— Вам, наверно, известно, что стареющие боги стремятся к спокойствию. «Мы отдадим ее Ахиллу, — сказали они. — А потом, возможно, этот царь людей спрячет ее в таком надежном месте, что его младшие собратья придут в отчаянье и прекратят воевать за Елену. И нас больше не будут тревожить их войны и прочие глупости». По этой причине боги отдали Елену Ахиллу и отправили эту чету царствовать на Левку, хотя, — закончила гамадриада, — я не перестаю удивляться, — что он в ней находит… да, даже если доживу до тысячи лет.

— Я должен, — заявил Юрген, — посмотреть на этого монарха Ахилла, пока мир не стал на день старше. Царь — это, конечно, очень хорошо, но ни одна корона не позволяет избежать добавления другого головного убора.

И Юрген развязной походкой направился в Псевдополь.

* * *

А вечером, как раз после захода солнца, Юрген вернулся к гамадриаде. Он шагал, опираясь на ясеневый посох, который дал ему Терсит. Юрген был невесел, а скорее даже смирен.

— Посмотрел я на вашего царя Ахилла, — говорит Юрген, — и он лучше меня. Царица Елена, что я с сожалением признаю, нашла себе достойную пару.

— И что вы о ней скажете? — спрашивает гама дриада.

— Нечего больше сказать, кроме того, что она нашла достойную пару и она — подходящая жена для Ахилла. — На сей раз бедный Юрген был по настоящему несчастен. — Я восхищаюсь Ахиллом, я ему завидую и боюсь его, — говорит Юрген. — И несправедливо, что он сотворен лучше меня.

— Но разве царица Елена не прелестнейшая из всех дам, которых вы когда — либо видели?

— Что касается этого!.. — говорит Юрген. Он подвел гамадриаду к лесному озеру как раз у дуба, в котором она жила: темная спокойная вода — природное зеркало. — Смотри! — сказал Юрген, а говорил он, указывая вниз своим посохом.

Тишина, царившая в лесу, была чудесна. Воздух — сладок и чист, а ветерок, разгуливающий среди ветвей дуба в поисках ночи, был нежным и мирным, поскольку знал, что вот — вот наступит всеисцеляющая ночь.

— Но я вижу лишь свое лицо, — ответила гамадриада.

— Тем не менее, это ответ на твой вопрос. Теперь же скажи мне, как тебя зовут, моя милая, чтобы я узнал, кто в действительности прелестнейшая из всех дам, которых я когда — либо видел.

Гамадриада сказала, что ее зовут Хлорида, и что она всегда выглядит пугалом с такой прической, как у нее сегодня, и что он — до странного нахальный малый. А он в свою очередь признался, что он — король Юрген Евбонийский, привлеченный из своего далекого царства преувеличенными сообщениями относительно красоты царицы Елены. Хлорида согласилась с ним, что слухи об этом преимущественно недостоверны.

Это привело к дальнейшей беседе в сгущающихся сумерках. И, пока эта миловидная девушка превращалась в теплую, дышащую тень, едва доступную зрению, тень Юргена покидала его, и он начинал говорить все лучше и лучше. Он видел царицу Елену лицом к лицу, и остальные женщины не имели для него никакого значения. Добьется ли он благосклонности этой гамадриады или нет, так или иначе, не играло для него никакой роли. И поэтому Юрген говорил настолько складно, с такими уместными замечаниями и такой нежностью, что поражался самому себе.

Он сидел, с наслаждением слушая соблазнительные речи этого чудовищно умного малого Юргена. А это пухленькое, ясноглазое создание с темными волосами, эту самую Хлориду, ему было искренне жаль. В лишенную событий жизнь гамадриады здесь, в этом глухом лесу, вероятно, не могло проникнуть какое — либо радостное возбуждение, и казалось нужным внести сюда хоть малую его толику. «Что ж, хотя бы из справедливости к ней, — размышлял Юрген, — я должен обращаться с ней честно».

Под деревьями становилось все темнее и темнее, а того, что происходило в темноте, никто не видел. Слышались лишь два голоса, переговаривавшихся с длинными паузами. А говорили беседовавшие серьезно о пустяках, как играющие дети.

— И как же это король путешествует без свиты и даже без меча?

— Я путешествую с посохом, моя милая, и, как ты понимаешь, его мне достаточно.

— По совести сказать, он достаточно большой. Увы, молодой чужестранец, называющий себя королем! Вы носите кистень разбойника с большой дороги, и я боюсь вашего посоха.

— Мой посох — ветвь с мирового древа жизни Иггдрасиля. Его дал мне Терсит, а сок, что бьется в нем, проистекает из источника Урд, где суровые Норны создают для людей законы и определяют их судьбы.

— Терсит — большой насмешник, а его дары — сплошное издевательство. Я бы их не взяла.

Они повздорили, не слишком сильно, из — за того, что Юрген вытворял со своим бесценным посохом.

— В любом случае, уберите его от меня! — попросила Хлорида.