Сказание о Мануэле. том 2

Глава XL Расчетливость Хвата-Без-Хребта

Затем Гуврич сходным образом вошел в следующую дверь. И вот так, со светящимися ступнями и в сопровождении запахов похоронных снадобий, Гуврич попал в комнату, в которой находился Силан. Хват-Без-Хребта спокойно поднял голову от своей писанины. Хват ничего не сказал, он просто улыбнулся. Воцарилась полная тишина.

Гуврич заметил одну странную вещь: в этой комнате были коричневые обои, книги и картины, показавшиеся знакомыми. А потом он понял, что эта комната во всем напоминает коричневую комнату в Аше, в которой он многие годы занимался магическими исследованиями и чародейством; и что в этом злосчастном месте, несмотря на все его тяжелые путешествия через Страну Вдов, страшный Остров Десяти Плотников, высокую Стену Сасанидов, здесь он по-прежнему видел в хорошо известных окнах знакомую страну вокруг Аша и сверкающую реку Дуарденес, а за ней длинную Амнеранскую равнину и дремучий Акаирский Лес. И Гуврич увидел, что у этого самого Хвата-Без-Хребта, сидящего тут, улыбаясь Гувричу, под головным убором из совиных перьев лицо пожилого мужчины, долгое время просиживавшего в этой комнате; и что Хват-Без-Хребта ничем не отличается от Мудреца Гуврича.

Гуврич заговорил первым. Он сказал:

— Это сильная магия. Это нравоучительная магия. Меня предупреждали, что здесь я встречусь лицом к лицу с собственной погибелью, что здесь я встречусь с самым жалким и ужасным из всего сущего. И столкнусь здесь с тем, что сам я сделал в жизни, а жизнь из меня. Я содрогаюсь. У меня в голове проносятся самые страшные мысли. Тем не менее, сударь, я должен высказать предположение, что простая и ясная аллегория как форма искусства в чем-то непристойна.

Хват-Без-Хребта ответил:

— Что у меня может быть общего с формами искусства? Я нуждался в форме из плоти и крови. Мне необходимо было человеческое сказание из самой что ни на есть безжалостной пряжи Норн. Мы, силаны, обладаем властью и привилегиями, но не являемся детьми какого-либо бога. Так что, когда мы проживаем дозволенные нам века, мы должны погибнуть, если не можем исхитриться стать людьми. Поэтому я мучительно нуждался во всех человеческих неудобствах, чтобы душа, сдобренная карами и гнетом, смогла пустить во мне росток и сумела, при соблюдении правил игры, сохраниться в вечном блаженстве и никогда не погибнуть, как погибаем мы, силаны.

— Все слышали эти общеизвестные факты о вас, силанах, — нетерпеливо ответил Гуврич, — и твою кражу, таким подлым образом, моих собственных, особенных человеческих качеств я считаю недопустимой…

— Да-да, — сказал Хват с неким удовлетворением, — это сделано посредством редчайшей магии, причем сильной магии, для которой нет противоядия.

— Это мы посмотрим! Ибо случившееся со мной несправедливо…

— Конечно, — подтвердил Хват. — Судьба, теперь оказавшаяся твоей, не честнее моей вчерашней судьбы — справедливо ли погибнуть как сорняку или старому коту?

— …И поэтому я пришел сюда противопоставить мое непревзойденное чародейство твоей вздорной магии и заставить тебя возвратить мне украденное…

— Я не возвращу тебе, — заявил Хват, — ничего. А взял я все. Твое сказание теперь мое сказание, твои замки — мои замки, твой сын — мой сын, а твое тело — мое тело. Внутри этого тела я намерен жить добродетельно, умерщвляя плоть и подавляя страсти, в течение хотя бы десяти лет. А потом это тело умрет. Но к тому времени душа пустит во мне росток, бессмертная душа, которую, можешь быть уверен, я сохраню незапятнанной, поскольку я, по крайней мере, знаю, как ценить такую достойную собственность. А когда твоя могила станет моей могилой, эта душа, конечно же, вознесется к вечному блаженству.

— Но что, — презрительно сказал Гуврич, — если я не соглашусь с тем, что у меня украли спасение, гарантированное шестьюдесятью годами благополучной и добропорядочной жизни? И что, если я заставлю тебя?..

— Думаю, что в твоем случае не нужно говорить о принуждении кого бы то ни было. Да это и не всецело моя заслуга, что твой дом теперь является Домом Силана. Эгоцентричный и самодовольный человек, у тебя не оказалось больше ни сил, ни настоящих желаний, а осталось лишь множество мелких привычек. Вообще ничего прочного не осталось по-настоящему твоим, даже тогда, когда я впервые распространил свою магию. Да, а потом ты стал легкой добычей. И человеческие качества, которые ты удерживал так слабо, очень легко ускользнули от тебя, так долго жившего без любви, ненависти и веры. Ибо на протяжении этого чересчур беззаботного житья сила и желание вытекли из тебя, и вся твоя жизнь истощилась. Мне лишь пришлось завершить это истощение. И следовательно, — Хват сделал весьма изящный жест длинными тонкими пальцами Гуврича, — следовательно, ты расхаживаешь в качестве фантома.