Сказание о новых кисэн

Табакне постарела, но секрет мастерства находился при ней, точнее в ее руках. После того как она перевела Буёнгак в город Кунсан, из нового родительского дома О Ён Чжуна прислали копию выписки из родословной семьи. Неизвестно, может быть, они прислали ее из чувства благодарности за то, что она обещала не искать его, или, наоборот, прислали с намеком на угрозу, чтобы в будущем она его не искала, потому что он, как член клана О, живет хорошо. Получив ее, она была безмерно благодарна им, потому что для нее это было равносильно тому, чтобы увидеть его. Спустя какое-то время она переоформила право собственности на кибан на его имя. После этого он стал для нее не просто Буёнгаком. Он стал О Ён Чжуном, а О Ён Чжун — Буёнгаком.

Вспоминая сына, она иногда думала: если вдруг, хотя бы в одном случае из десяти тысяч, с ничтожной вероятностью… Если вдруг у него сложится такая ситуация, что он не сможет выполнять возложенные на него обязанности в клане, то ей хотелось бы, чтобы он вернулся обратно в Буёнгак. Так как в его новом родовом доме знали о кибане в городе Кунсане, ей хотелось, чтобы тогда его отпустили. Хотя одна половина ее души звала его обратно, вторая говорила ему не приходить. Несмотря на то, что первая половина души хотела его видеть, вторая половина говорила, что нельзя этого делать. Каждый раз, когда Табакне была взволнована, думая о нем, она шла на кухню и, засучив рукава, начинала варить, жарить, тушить…

«О Ён Чжун, мой сын, даже если я, или мадам О, или мисс Мин умрем, не дождавшись тебя, то какая-нибудь другая мисс Мин обязательно встретит тебя, — мысленно говорила она. — О Ён Чжун, если ты не сможешь прийти, то до того дня, пока не придет твой ребенок, или внук, или правнук, Буёнгак будет ждать. Сейчас шесть часов вечера. Это время, когда свет и темнота смешиваются друг с другом и просыпается Буёнгак. В это время повсюду в нем слышится шепот и разнообразные звуки. Даже если я умру, я не позволю, чтобы ты бродил одиноко среди его развалин. Я сделаю все, чтобы тебе не пришлось вспоминать на заросшем дикой травой месте, похожем на руины, некогда процветавший Буёнгак. Я сохраню его для тебя, чего бы мне это ни стоило. Я клянусь».

Беспрерывно выдыхаемый дым сигареты, извиваясь, корчась, заполняя внутренний двор, нехотя растворялся в воздухе. В глубоко посаженных глазах Табакне поблескивали слезы.

«Если ты похож на меня, — думала она, выпуская очередную струю сизого дыма, — станешь тигром, а не будешь похожим на кошку. Ведь детеныш тигрицы — тигр, не так ли?»

5

«Водитель Пак, прошу вас, послушайте меня, — мысленно обратилась к нему мадам О. — Сегодня, только сегодня, прошу вас, не отворачивайтесь от меня, делая вид, что очень заняты. Каждый день, в течение двадцати лет, я слышала, как вы подходите к моей комнате, держа в руке чашку с медовой водой. Я слышала, как шаг за шагом вы осторожно приближались к расписанной цветами двери. Я хорошо знаю о вашей взволнованной смятенной душе, готовой разорваться на части каждый раз, когда вы, делая шаг, отрывали ногу от пола, но, несмотря на это, я делала вид, что сплю. Каждый раз, когда вы, двигаясь бесшумно, словно тень, уходили, поставив перед дверью чашу с медовой водой, частички моей разорванной души тихо собирались вместе и стремились к вам. Но я делала вид, что не замечаю вас, старалась подавить в себе это чувство… Когда утреннее солнце входило в комнату и освещало ее, я специально, чтобы не слышать ваших шагов, укрывалась с головой одеялом. Прошу вас, поверьте, я делала вид, что не замечаю вас, потому что вы не могли быть со мной. Вероятно, вам было больно всю жизнь, но это, поверьте мне, другая форма любви. Водитель Пак, считайте это последней гордостью моей любви к вам».

Почти теряя сознание от боли, вызванной обожженной плотью, она звала водителя Пака. Лежа на одеяле, закрыв глаза, выбрав наиболее естественную позу, оголив нижнюю часть тела и приподняв вверх ноги, она лишь жалобно стонала. Руки ей связали, а во рту находился кляп. Влагалище, превышавшее размер точки прижигания примерно в пять раз, забыв про стыд, словно полностью распустившийся красный цветок, выставило себя на весь мир. Молодой врач традиционной корейской медицины внимательно рассмотрел район влагалища. Затем он сделал новое прижигание между анальным отверстием, напоминавшим высушенный абрикос, и влагалищем, похожим на крепко сжатые губы. Как только он сделал его, сначала запах мускуса и полыни, а затем — горелого мяса заполнили комнату. На лбу Табакне, держащей у изголовья ее связанные руки, крупными каплями выступил пот.