Табакне, которая вышла с бельем, уложенным в тазик, чтобы развесить его для сушки, словно заколдованная, смотрела на нее. «Да, — с восхищением подумала она, глядя на ее чистое нежное лицо, без единой веснушки, — когда молодеешь, надо равномерно молодеть, а когда стареешь — красиво стареть. Даже у картошки, если она не будет равномерно вариться, одна часть останется сырой, а уж про человека и говорить нечего».
Даже если смотреть издали, у мадам О четко выделялись белые красивые руки. Табакне, обладавшая талантом испортить настроение или нанести душевную рану, искривив в усмешке губы, прищурив и без того узкие глаза, громко сказала:
— Да, ничего не скажешь, ты кисэн из кисэн. Не зря к тебе липнут всякие негодяи. Если бы я увидела того мартовского кота, я бы выцарапала ему глаза.
— Сестра, я даже слышать о нем не хочу, — равнодушно ответила мадам О, всем своим видом показывая, что ей был неприятен этот разговор.
— Я ненавижу его до такой степени, что стоит только подумать о нем, как меня всю трясет, словно у меня озноб, — сказала со злостью Табакне.
— Сестра, скажите, был ли хоть один мужчина, который не вызывал бы у вас отвращения? Когда вы считали, что я начинаю склоняться к кому-нибудь из мужчин, то вы всегда злились оттого, что не могли разлучить нас.
— Скажи, а был ли у тебя хотя бы один «нормальный» мужчина? — раздраженно парировала Табакне.
— Сестра, — тихо, улыбаясь про себя, сказала мадам О, не обращая внимания на ее раздражение, — в этом мире, наверное, нет мужчины, который бы вам понравился.
— Почему нет? Вон тот, например.
За внутренними воротами, во дворе, виднелся работник, который просеивал песок. Собираясь починить обрушившийся забор, он звал водителя Пака, махая ему рукой. Каждый раз, когда он, качая сито, просеивал песок, поднималась белесая пыль. Когда он, с темными волосами на груди, сняв верхнюю рубашку, энергично работал лопатой, то его мышцы мощно играли. Усердно работая, он, вероятно, не знал, что кибан — место, где работали только женщины, за исключением водителя Пака. Вошедшая в это время через внешние ворота кисэн, увидев его, широко раскрыв глаза, крикнула: «Ой, мамочка!» и вприпрыжку побежала в отдельный домик. Услышав ее возглас, парень, оставив работу, быстро надел рубашку, но она не могла скрыть его сильное молодое тело.
— Надо сказать Кимчхондэк, чтобы она приготовила ему что-нибудь перекусить, — сказала Табакне, поглядывая в сторону кухни.
— Сестра, вам нравится этот мужчина? — спросила, улыбнувшись, мадам О, указывая глазами на парня.
— Разве он не лучше, чем негодяй, который пудрит мозги? — ответила с раздражением Табакне.
— То, что человек работает физически, — упрямо, не желая сдаваться, возразила мадам О, — еще не гарантирует, что он не будет пудрить мозги.
— Если посмотреть, как ведет себя твой Ким сачжан, то сразу видно, что он с самого начала собрался пудрить мозги. Послушай, какой бы ты ни была дурой, ну нельзя же быть такой дурой. Я не понимаю, как он своей глупой башкой пытался присвоить себе Буёнгак. Он ведь ушел, думая, что Ён Чжун твой ребенок, поэтому, наверное, будет в ярости метать гром и молнии, что ты будешь делать, а?
— Раз он так думает, — тихо сказала мадам О, думая о чем-то своем, — то, наверное, быстро не вернется.
— Если он наберется храбрости снова прийти сюда, он должен быть готовым к тому, что ему переломают ноги, — зло сказала Табакне.
— Сестра, а кто был отцом О Ён Чжуна? Вы любили того человека? Я имею в виду, нравился ли он вам? — спросила мадам О, выйдя из задумчивости.
— Любо-о-вь?! — со злобой закричала Табакне. — Что за собачий бред! Сколько ты уже со мной живешь, а не знаешь меня!
— Я же совершенно ничего не знаю о том, что связано с его отцом…
— Ты что, будешь пытать меня средь бела дня?
— Сестра, извините, я не хотела расстраивать вас. Просто когда наступает это время дня, перед глазами встает образ Ён Чжуна, капризно требующего грудного молока, — с грустью сказала мадам О. — Так хочется увидеть его. Я очень скучаю по нему… Я часто провожу время, называя лишь его имя. Я думала, что со временем забуду его, но он все время вспоминается. Я видела много суровых людей, но такую, как вы, вижу в первый раз. Ведь он не так уж далеко… Если бы это была я, то я бы уже…
Она не закончила, потому что Табакне прервала ее речь, сунув в руки таз с бельем и, взяв оттуда отстиранное белье, стала встряхивать прямо перед ней. Капли воды от не выжатого до конца белья брызнули ей в лицо.
— Чего расселась, раз пригласили врача традиционной медицины, то надо бы приготовиться к прижиганию. Если будем чесать языком, разве появится хлеб или рис? Ты что, не встанешь?
Мадам О, вытерев лицо подолом юбки, молча встала. Табакне, увидев проходящую мимо Ёнсонне, повернулась в ее сторону и громко крикнула:
— Сходи на кухню и скажи, чтобы вынесли что-нибудь перекусить. Впрочем, нет, постой, я сама схожу. А ты развесь это белье, а потом приходи на кухню, поняла?