Сказание о первом взводе

Сергей Григорьевич сидел на корточках на дне ячейки. Откинув голову, он вначале следил за тем, как самолет крутым откосом, у невидимого подножия которого находился Зимин, скользнул вниз. Уже ясно различимы неубирающиеся шасси — две нелепо торчащие ноги, прикрытые обтекателями, кресты на крыльях, пятнистое брюхо. Из него высыпались и понеслись вниз черные каплеобразные дробинки. Зимин уткнулся лицом в прослоенный зернистым песком слезящийся суглинок, закрыл глаза. «Жив!» — мысленно воскликнул вслед за оглушившим, перехватившим дыхание разрывом. «Врешь, живу!» — повторил, когда второй, еще более близкий разрыв обрушил из стенки окопа глыбу земли и песок, словно жесткая щетка, полоснул лицо… «Живу!» — в третий раз вырвалось из почти затемненного громовым скрежетом сознания… В минуту наступившей тишины не выдержал, взглянул вверх. Ветер колыхал над окопом сизый удушливый полог дыма. Ранее золотившееся солнце теперь тускло желтело.

— Товарищ старшина!

Кто окликнул его? Зимин обернулся, увидел Крайко.

Только что пережитое исказило и без того насупленное лицо Крайко, наложило на него тени, но в возбужденных злых глазах был не испуг, а такая ищущая себе выхода ярость, что Зимин невольно подумал: «Не напрасно, нет, не напрасно тогда на площади перед школой подмигнул я парню, позвал его из шеренги… Стойкий, надежный будет боец».

— Что тебе, Алексей?

— Не контузило вас, товарищ старшина?

— Будто бы нет…

— А вон Танцуренко оглох.

Зимин рассмотрел за пригорком и другого лисичанского паренька. На его скуластом лице лежало сейчас странное, очумелое выражение, огненно-рыжие брови были недоуменно приподняты.

— Что с тобой, Танцуренко?

Тот только растерянно захлопал ресницами.

— Прячьтесь, товарищ старшина, слева опять заходят, — крикнул Крайко.

Зимин махнул рукой Танцуренко — ложись, мол ложись — и сам упал на дно окопа. К насыпи направлялись и шли в пике бомбардировщики новой волны.

Четверть часа бушевал у переезда, сотрясая землю и воздух, ревущий шквал. Семнадцать «юнкерсов» один за другим разряжали над переездом бомбовые кассеты, отваливались в сторону, вновь возвращались… Ложные окопы, предусмотрительно отрытые в стороне и слева и справа, заставили гитлеровцев рассеять бомбовые удары.

Воронки чернели в саду, перед станционными зданиями, метров на двести вдоль шоссе.

А первый эшелон бомбил село. Но там хоть не плотная, отозвалась зенитная оборона. Один «юнкерс», волоча за собой заклубившийся черный пиратский стяг дыма, скользнул вниз. Здесь же, над переездом, пикировщики не встречали отпора и действовали нахально, оголтело.

Одна из бомб разорвалась рядом с домиком, у которого в своем окопе сидел Широнин. Кинутый толчком воздушной волны наземь, он несколько минут лежал неподвижно, почти в беспамятстве, а когда пришел в себя, то увидел, что стену домика рассекла глубокая трещина, а флюгер был сорван с жерди и закинут на дерево… Но это была, видимо, последняя бомба.

Шум моторов отдалился. Широнин устало поднялся наверх. Все вокруг дымилось, словно война ворвалась в самое чрево земли. Петр Николаевич разглядел приподнявшихся над своими окопами Болтушкина, Павлова, Фаждеева, Торопова. Казалось, что за их плечами сейчас остался какой-то, по крайней мере двенадцатичасовой каторжный труд, который сгорбил их, сделал нетвердыми движения, запечатлелся неимоверной усталью в глазах. Справа Широнин узнал Букаева, Вернигору, Скворцова. Значит, гитлеровцы все же не добились своего, первый взвод есть, сохранился… И тут же Петр Николаевич увидел сбегавшего с насыпи Тюрина. Неужели что-либо с орудием?

— Товарищ лейтенант… Товарищ лейтенант, — приближаясь, кричал Тюрин. Остановился перед Широниным и, запыхавшись, сообщил: — Расчета у пушки нет… Расчет погиб!

Тяжело дыша, красноармеец рассказывал: бомба угодила в край окопа, в котором сидели артиллеристы; командир орудия убит, наводчик тяжело ранен и, наверное, тоже скончался. Сам Тюрин уцелел только потому, что за пять минут до бомбежки пошел к колодцу. Он переждал бомбежку там, в какой-то старой щели.

— Мне бы, товарищ лейтенант, хоть одного знающего человека!.. Мы бы и сами справились, — с отчаянием говорил Тюрин, понимая, что вслед за бомбежкой вот-вот, с минуты на минуту можно было ждать атаки.

— Товарищ лейтенант, да у нас же Нечипуренко в артиллерии служил. Ему это дело знакомое, — вспомнил и подсказал Петя Шкодин.

— А ну-ка, быстро его сюда!

Нечипуренко даже засиял, когда узнал, в чем дело, зачем его вызвали.

— Конечно, я пушку знаю… Не беспокойтесь, управимся, все будет как следует.

Оба бегом направились к насыпи.

— Товарищ лейтенант, — вдруг окликнул Широнина из своего окопа Болтушкин. — Кажись, танк. Вот там, чуть правее кустика.

Широнин глянул, куда указывал рукой старший сержант. Метрах в семистах, по дороге, наискосок проходившей по склону яра, медленно сползал окрашенный в грязно-серый цвет фашистский танк. Вот над ним взлетела и разорвалась, бросив на снег жутковато-неестественный свет, синяя сигнальная ракета. Это начиналась атака.

XXV