Сказание о первом взводе

— Молодый! Сказано — пехота!.. Дай лопату, — повелительно произнес разведчик и быстро, несколькими ударами лопаты, вырубил в глинистом грунте стенки несколько ступенек.

— Вот тебе и дорога на Украину.

Слева чей-то густой и еще более властный глос тихо спросил:

— Романов, полотенце взял?

— Позабыл, виноват, товарищ сержант, — смутился разведчик, стоявший рядом с Вернигорой.

— Раззява. Что же, портянку снимешь, что ли?

— Можно и портянку, товарищ сержант.

— Эх, сказано — разведка! — не вытерпел и тоже иронически протянул Вернигора, глядя, как его сосед присел на патронный ящик и завозился с сапогом.

Сержант вынул из кармана шинели припасенную для чистки винтовок ветошь, протянул ее разведчику.

— Что же, в поиск без портянки пойдешь? Бери, вот гебе кляп.

Выждав, когда в небе померкла очередная серия молочнотусклых шаров, разведчики скользнули за бруствер, исчезли в темноте.

Первый взвод настороженно всматривался и вслушивался в ночь. Она нависла угольным пластом — немая, безмолвная, тяжелая. И, как блестки на изломах угольной глыбы, изредка просекал ее золотисто-красный пунктир трассирующих пуль. С минуту тишина представлялась такой безмятежной, что ожидалось — вот-вот ветер донесет крик петуха, песню загулявшихся за позднюю пору девчат, скрип колодезного журавля. Но тут же вверху рвались ракеты, наливали тревожно-мерклым светом многосаженные, очерченные черной каймой окружности, и зримо представлялось, каким нечеловеческим напряжением полны там впереди каждый шаг, каждое дыхание и движение.

— Нелегко ребятам будет. Немец сейчас пошел беспокойный, трусливый, не до сна ему сейчас, — озабоченно заметил Болтушкин.

— Перехитрят. Ребята, видать, бывалые, — отозвался Скворцов.

И вдруг что-то рванул и во всю ширь разодрал черный креп ночи. Грянули выстрелы, автоматные очереди, слева спохватился и скороговоркой заговорил пулемет, бухнули, упав на дно ночи, гранаты.

— Нащупали. Значит, что-то есть.

— Смотреть в оба, чтобы по своим не ударить, — раздался с левого крыла окопа голос Леонова. А Вернигора, услышав впереди окопов свист, и сам вложил пальцы в рот и свистнул этаким соловьем-разбойником.

И вот в темноте сперва неясно, а затем отчетливей и отчетливей обозначились приближающиеся силуэты. Над бруствером заскрипели на снегу тяжелые шаги разведчиков, послышалось их учащенное дыхание. Что-то по виду бесформенное и тяжелое, как куль, свалилось на дно окопа. Вслед за ним легко спрыгнули вниз разведчики.

— Смотри, не задохнулся ли? — осведомился самый повелительный голос.

Луч фонарика осветил пленного. Сильная рука рывком подняла его с хворостяного настила. Лицо фашиста казалось маской, настолько неестественно бледным оно было. Изо рта торчала ветошь. Один из разведчиков выдернул ее.

— Теперь ори сколько хочешь.

Гитлеровец судорожно передернул челюстями, проглотил набежавшую слюну. Он дико озирался на лица подошедших солдат и указкой поднял кверху палец, призывая к вниманию.

— Будапешт! — воскликнул он, как бы отрекомендовываясь.

— Эге, ишь откуда!

— Далековат адресок.

А пленный помедлил и потом качнул головой, выдавил из себя с суеверным страхом перед чем-то для него непостижимым:

— Ста-а-линград! О! Сталинград!..

— Вот то-то ж воно, що Сталинград.

— Давай, давай! — крикнул разведчик, толчками в спину направляя «языка» к ходу сообщения.

— Знают! — удовлетворенно воскликнул кто-то из первого взвода. — Знают, сукины сыны!

V

Пятый день в пути маршевая рота. После Покровского ночевали в Самарине, таком же большом селе, где на ночь останавливались в просторном колхозном клубе. Здесь даже удалось послушать по радио свежую сводку Совинформбюро. В районе Среднего Дона наступление наших войск продолжалось, и началось новое наступление на Северном Кавказе, в районе Нальчика. Умножались, с нарастающей силой наносились армией советского народа удары по ошеломленному врагу.

Взбодренные этими хорошими вестями, бойцы вышли из Самарина веселые, оживленные. С каждым новым километром все явственней ощущалась близость поймы большой реки. Чаще и чаще встречались в низинках перелески, глубже ветвились балки и овраги, принимавшие по весне и лету умножившиеся потоки с далеких рубежей водораздела.

Все явственней чувствовалась и близость фронта. В часе ходьбы от Самарина рота была обстреляна фашистским самолетом.

— Воздух! — крикнул лейтенант, когда зловещая тень летучей мышью скользнула почти над головами идущих. Самолет подобрался к шоссе по-воровски — низом, со стороны черневшего неподалеку леска. Лейтенант еще в начале марша обстоятельно рассказал бойцам, как поступать при воздушном налете, — с добросовестной точностью повторил то, что ему говорили в училище. Да и к тому же большинство людей уже бывало в таких переделках.