Читаем Сказание о первом взводе полностью

Его сосед по землянке, чей второй топчан стоял здесь же, — тоже немолодой, со впалыми щеками — что-то поспешно писал, и, когда он утомленно распрямил спину, Широнин увидел в его петлицах две шпалы. «Замполит», — догадался он по этим, еще не замененным на погоны старым знакам различия.

— А, лыжник! — сразу узнал вошедшего Широнина Билютин. — Наконец-то. Вот вы своим приездом нам зиму накликали, воротили, так теперь извольте сами и выпутывайтесь, исправляйте свою же вину.

Продолжая шутить и ворчливо упрекать лейтенанта, Билютин придвинул поближе к себе лежавшую на столе карту, прихлопнул по ней ладонью.

— Хорошо ходите на лыжах? Не разучились в интендантах?

— Как бог! — не сдержал нескромного порывистого восклицания Широнин; увидел ухмылку в глазах под насупленными бровями, добавил: — Я ведь, товарищ гвардии полковник, сызмальства обучен, сам-то кировский, из Вятки.

— Ну, нам, положим, неизвестно, как ходит на лыжах бог, а вот вятские, сам знаю, в этом деле мастаки. Я с ними когда-то против колчаковцев не раз вместе ходил. Думаю, что за два с половиной десятка лет не разучились. Так вот смотрите, — полковник подозвал Широнина к карте, — нужно доставить срочное донесение в штаб дивизии. За ним должен был приехать офицер связи, но его броневичок где-то безнадежно застрял. А дело важное, ждать нельзя. Штаб размещается вот в этом селе. ПСД[1] поближе. Можете сдать на ПСД, но предупредите, что срочное.

Билютин обернулся к писавшему.

— Заканчиваешь, комиссар?

— Готово, Кондрат Васильевич.

— О наших соображениях насчет Червонного сообщил?

— Да, и о соседнем селе… Мы ведь его тоже можем прихватить… В нашей полосе наступления…

— А о самоходках не забыл? Хотя ладно, о них начштаба особо написал.

— Ну и я тоже добавил. Лишний раз не помешает. Дело того стоит…

— Ну, давай подпишем…

Билютин подписал бумаги, вложил их в плотный пакет и снова вернулся к карте, у которой стоял Широнин.

— Видите, лейтенант, в какую горячую пору к нам подоспели. Передышек нам не дозволено, а метель… метель, может, и на руку. Вот только связь, связь отстает. Без нее — слепые: и мы у себя в полку, и в штабах повыше… Ясно теперь, что от вас зависит?

— Ясно, товарищ гвардии полковник.

Слушая Билютина, Широнин смотрел на карту. Меж Ключами и населенным пунктом, где находился ПСД, лежали горизонтали, обозначавшие ровную степь, затем луг и болото в лощине небольшой реки, за рекой небольшой редкий лес и снова степь.

— Тут можно и напрямик, товарищ гвардии полковник, — сказал Широнин, заметив, что дорога обегает топь далеко в стороне, — болото, если верить карте, и летом проходимое, а сейчас и подавно. Напрямик километров девять будет. От силы полтора часа ходу.

— Напрямик так напрямик. Только поосмотрительней будьте, немцы вот, в частности, здесь, в лесах, могут шалить. Они к своим еще из Чугуева пробиваются. Связного возьмите с собой. Есть у вас подходящий, чтобы вместе на лыжах?

— Не успел спросить, товарищ гвардии полковник, сами знаете, только сегодня прибыл.

— Ну хорошо, попробуем найти здесь. — Полковник шагнул к двери, распахнул ее, вгляделся в темноту, где глазасто мерцали цигарки сидевших связных. — Признавайтесь, гвардейцы, кто на лыжах ходит?

— Я! — раньше всех других прозвучал юношеский звонкий отклик, в котором Широнин сразу узнал голос Шкодина, того самого паренька, который так обрадовался, услышав, что Широнин учитель.

— Хорошо?

— На третьем месте в районе был, товарищ гвардии полковник.

— Ну вот, прямо какие-то хвастуны, а не солдаты. Один уверяет, что ходит на лыжах, как бог, другой, правда, рангом пониже, в масштабе района. Ладно уж… Мигом к коменданту. Скажи, я приказал дать две пары лыж, да отбери получше.

Снарядились в путь быстро и вскоре, перекликнувшись с часовыми, стоявшими на окраине села, вышли в степь. Здесь остановились, присели в кювете. Шкодин заслонил вырываемую ветром, гремящую, как жестяной лист, карту, Петр Николаевич достал компас и при свете фонарика сличил карту с местностью, вычислил азимут, без которого двигаться в завьюженной ночи было невозможно.

Метель разыгрывалась все сильней и сильней. Вначале ветер дул попутный, на юго-восток, и достаточно было при обычном ходе совсем легких, не требующих особого напряжения ударов палками. Но углубились в поле, и словно бы оглушило разъяренной перебранкой всех столкнувшихся на степном раздолье буранных ветров. Они метали хлесткие летучие космы снега то справа, то слева, толчками упирались в грудь и вновь забегали сзади, с сухим шелестом сразу же заносили след. Широнин нет-нет да и посматривал на своего связного. Парень и в самом деле, видать, был натренированный, не отставал, хотя в шинели и в маскхалате, полы которых рвал ветер, ему было идти трудней, чем Широнину в его легком полушубке.

— В след иди! — сердито прикрикнул Петр Николаевич и двумя сильными ударами палок опередил красноармейца, пошел перед ним, чтобы облегчить ему путь.

Через полчаса ходу степь покато начала спускаться к лугу. Еще раз посмотрел на компас. Двигались верно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Люди и подвиги

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное