Сказание о первом взводе

Торопов и Павлов кубарем скатились с насыпи в гурьбу выбежавших навстречу из окопов красноармейцев.

— Привет фронтовикам от геройского советского тыла! — шутливо кричал Торопов, переходя из объятий Чертенкова в объятия Грудинина, Букаева, Вернигоры.

— Я бачу, що ты не так уже и стосковался, как писал, — пошутил Вернигора, глядя на упитанное, еще более раздобревшее в госпитале лицо Торопова.

— Да это все Павлов виноват… У него аппетита не было, так всегда за столом приходилось его выручать, — пошутил Торопов, вызвав еще больший смех сослуживцев.

В первом взводе знали, что кто-кто, а уж Павлов мимо рта ложку не пронесет. Да и госпитальная поправка пошла ему на пользу не меньше, чем его напарнику. Торопов увидел Широнина, догадался, что это командир взвода, мигом одернул шинель, поправил пояс, подошел:

— Товарищ гвардии лейтенант, красноармейцы Торопов и Павлов прибыли в первый взвод для дальнейшего прохождения службы.

Оказалось, что оба красноармейца направились в Тарановку вместе с той маршевой ротой, которая пришла в село еще вчера. Но в пути командир роты послал их с поручением к коменданту соседнего села, и они явились к месту назначения только сегодня.

— Что же ты, Иван, и окопа нам не приготовил? — спустя полчаса весело журил Торопов Чертенкова.

— А кто же знал, что вы приедете, — проговорил Чертенков, всерьез принимая этот упрек. Что бы ему стоило с его силой сделать приятное другу!

— Эй, Сашко, берись-ка сам за лопату, на чужого дядю не смотри, не надейся, — прикрикнул Вернигора. — Я бы на твоем месте сейчас для всей роты окопы отрыл, кабан ты этакий.

Широнин направил вновь прибывших в отделение Болтушкина. Александр Павлович сразу нашел им работу, приказал окопаться на левом фланге.

К разговорам о виденном в тылу Торопов и Павлов вернулись несколькими часами позже, после того как старшина Чичвинец с красноармейцем из хозвзвода принесли в термосах обед и бойцы, плотно поев, отдыхали в подвальчике метеостанции.

— Это же только видеть и чувствовать надо, товарищи, как наш народ борется, — рассказывал Торопов. — Наш госпиталь сперва в Мичуринске был, а потом в Тамбов переехал. Что ни воскресенье, гости приходили проведать. Из школ, с заводов. Ну вот, к примеру, приходит старичок. Такой, что давно бы ему, еще десять лет назад, на покое быть… Говоришь ему: «Папаша, посидите еще с нами в палате. Мы ведь своих отцов третий год не видим…» — «Нет уж, простите, — отвечает, — сынки, навестить навестил, а надо идти, дело ждет». — «Какое? Сами же говорите, что в паркетной мастерской работаете, подождет он, паркет, не до него сейчас…» А он только усмехается. «Я бы, — отвечает, — в свои семьдесят лет не спешил, да тут, сынок, сам должен понимать, сейчас наша мастерская другой паркет производит. Такой, что на нем ни один фашист поскользнется…». Поняли, что за столяр?

— А из школ детвора, — добавил Павлов, — с подарками разными являются, с яблоками, с конфетами. Посмотришь на них и не выдержишь, спросишь: «Да вы-то сами их видите, едите сейчас, ребятки?»

— Ну, а постарше, не школьники, небось тоже навещали, а, Торопов? — подмигнул Нечипуренко.

— Это уж будьте уверены, чтобы Торопова да обошли, — сказал Скворцов.

— Навещали и постарше, — затаенно улыбнулся и согласился с намеком сослуживца Торопов. — Эх, товарищи, вспомнил, какой я стишок у одной студенточки переписал.

Красноармеец сунул руку в боковой карман шинели, вынул потертую записную книжицу, перелистал ее:

— Хотите, прочту?

— Давай, давай, — заинтересованно подвинулись ближе Шкодин, Нечипуренко, Кирьянов.

— Она в каком-то журнале прочла и записала себе. Ну, а я у нее попросил. Слушайте. — Торопов кашлянул, рукой откинул назад волосы, как это делал какой-то выступающий в госпитале чтец.

Нет, нет, письму не заменить
Твоей улыбки, взгляда, речи.
И вот в окоп приходит вечер,
Перебираю писем нить,
Но им тебя не заменить.

Прочел стихотворение до конца, посмотрел на товарищей. Ну, мол, как?

— Что-то уж больно фокстротисто.

— Под такие стихи и танцевать можно.

— Что же еще молодому нужно?

А Скворцов, сидевший на приступках, и вовсе пренебрежительно махнул рукой.

— Что, Андрей Аркадьевич, не понравилось?

— Слов нет, складно получается, — неопределенно и нехотя протянул Скворцов. — Только мне с гражданской войны другие запомнились. Еще тогда, когда я вот таким, как Сашка, был.

— Можем послушать и твои.

— Ну-ка, Андрей Аркадьевич, в самом деле, весь взвод просит.

Скворцов нахмурился, молчал. В паузе ожидания послышалось, как далеко в степи прогромыхало несколько орудийных разрывов.

— Бьют, — проговорил Скворцов. — Вроде бы ближе стало.

— Нет, уж, Андрей Аркадьевич, — дружно запротестовал взвод, — ты не хитри, в сторону нас не отвлекай. Раз назвался, так давай и свои.