Сказание о пятнадцати гетманах (СИ)

Но после Переяславской рады вопрос о подчинении киевской митрополии московскому патриарху стал лишь вопросом времени. Иерархи киевской церкви понимали, что с независимостью придется распрощаться, поэтому и в их кругах сторонников партии федералистов было достаточно. Все же среди высшего духовенства было достаточно много представителей шляхты, которым и по образованию, и по воспитанию, и по менталитету католическая Польша была ближе, чем православная Москва. Опасения духовенства о том, что со многими прежними вольностями придется расстаться, оправдались уже сразу после смерти митрополита Косова. По обычаю, нового митрополита должны были избирать епископы не только с епархий, вошедших в состав Московского государства, но и из тех, которые оставались в Польше: львовской, луцкой, перемышльской и других. Король не препятствовал выезду этих епископов в Киев для избрания митрополита, но воевода Бутурлин потребовал от местоблюстителя Лазаря Барановича и печерского архимандрита Гизелы, чтобы духовенство малороссийское «поискало милости государя и показало совершенно правду свою к великому государю: захотело бы идти в послушание к святейшему патриарху московскому». Такое требование было неприемлемым для православных епископов польской стороны. Бутурлин об этом писал и Выговскому, но тот заявил, что пошлет для участия в выборах казацких представителей по старому обычаю. В конечном итоге, 6 ноября 1657 года новым киевским митрополитом был избран Дионисий Балабан, сам выходец из знатного шляхетского рода, тяготевший к Польше и разделявший настроения зажиточной части казаков и старшины.

Богатые мещане в крупных городах, пусть и не без опаски, но все же готовы были вновь возвратиться под власть поляков, хотя бы для сохранения магдебургского права. С одной стороны были серьезные опасения, что Москва постепенно ликвидирует его, а с другой, в случае, если царь станет королем и Украина перейдет к Польше безо всяких условий, то и поляки могли упразднить в этих городах магдебургское право.

Но хотя федералистские взгляды получили распространение во всех слоях малороссийского общества того времени, основная масса народа предпочитала держаться царя московского. Малороссияне не особенно любили «москалей», но поляков просто ненавидели и в подданство к ним возвращаться не хотели. От соединения Малороссии с Польшей простой народ мог ожидать только того, что значные казаки сделаются тем, чем были в Польше шляхтичи, а простые казаки и все поспольство будут отданы в безусловное порабощение новому панству. Напротив, при соединении с Москвой самодержавная воля царя представлялась защитою слабых от своеволия сильных. Выразителем интересов народных масс стал полтавский полковник Мартын Пушкарь (Пушкаренко), участник Освободительной войны еще с 1648 года, пользовавшийся любовью простых казаков и уважением в народе. С Пушкарем были солидарны и запорожские атаманы, ненавидевшие шляхту и значных казаков. Число сторонников сохранения московского подданства было так велико, что Выговскому и его сподвижникам нельзя было действовать открыто, для достижения поставленных целей необходимо было разыграть многоходовую комбинацию. И в качестве первого хода следовало устранить от власти Юрия Хмельницкого, избранного гетманом еще при жизни отца его 4 июля 1657 года. И сделать это нужно было очень осторожно, желательно так, чтобы отказ Юрия от гетманской булавы выглядел добровольным. Кроме того, могло случиться и так, что государь уже утвердил его в должности гетмана и легитимно устранить его от власти становилось невозможным. Поэтому Выговский поначалу, не зная еще результатов миссии Тетери в Москве, внешне интереса к этой теме не проявлял. Сообщая путивльскому воеводе Зюзину о смерти Хмельницкого, он писал, что еще при жизни покойного гетмана вся старшина избрала его сына «пана Юрия, который и теперь гетманом пребывает, а вперед как будет, не знаю; тотчас после похорон соберется рада изо всей старшины и некоторой черни; что усоветуют на этой раде, не знаю. А я после таких трудов великих рад бы отдохнуть и никакого урядничества и начальства не желаю».

Конечно, Иван Евстафьевич лукавил – ни о каком отдыхе он и не помышлял. Генеральный писарь внимательно отслеживал настроения в казацкой среде, а верные ему люди, как бы невзначай, заводили разговоры о том, что Юрий Хмельницкий еще мал летами для того, чтобы стать гетманом. Григорий Лесницкий, уже не опасаясь никого, открыто заявлял, что решение рады следует пересмотреть и выбрать в гетманы Выговского.

– Юрко молод еще, – говорил он полковникам, – потом, позже, настанет и его время получить булаву.

– Выговский сейчас самая верная кандидатура, – поддерживал его бывший нежинский полковник Григорий Гуляницкий, – не зря же покойный гетман поставил его наставником над сыном.