Сказание о пятнадцати гетманах

— Как же так, — ужаснулся дьяк — ты, гетман, это говоришь, не боясь страшного владыки херувимского? Своими устами читал ты присягу на Евангелии и целовал крест быть до смерти верным царскому величеству и никакого лиха не замышлять. А теперь поджидаешь татар, идешь на помазанника и своего благодетеля, который вас денежною казною наделял так щедро, что не можно и вместить, и воинству своему повелевал кровь свою проливать за вас! Блюдитесь же, чтоб вам не навести на себя за преступления праведного Божия наказания! Вот то, что мне прилучалось слышать о Киеве, это — пример, что Бог свыше зрит на неправду и мстит за нее!

Выговский, давно перешагнувший Рубикон, все же понимал, что беседует с царским посланником, который в точности передаст в Москве его слова. Не будучи до конца уверен, как осуществится затеянное им предприятие с переходом в подданство Польши, он решил не сжигать за собой все мосты и примирительно ответил Кикину: «Мы от руки его царского величества не отступили, а вот воеводы его, Ромодановский да Шереметев, много нам зла наделали: и права наши поломали, и церкви Божий пожгли, иноков и инокинь, и христианския души невинно погубили! Мы за то будем им мстить и управляться с ними, пока нас самих станет. Как и при королях польских мы за свои права стояли, так и теперь будем стоять!»

Несколько успокоенный дьяк в ответ на эти слова назидательно заметил:

— Это не дело подданных — управляться между собою самим, воздвигать междоусобную брань и проливать кровь. Василий Борисович Шереметев и князь Григорий Григорьевич Ромодановский — люди честные и великородные. Не годится их так бесчестить, а если б что от них и было, то можно послать бить челом государю нашему и ожидать его указа. А того и помыслить страшно, чтоб, собравшись с врагами креста Христова, нападать на людей его царского величества и воздавать злом за добро, на радость латинщикам и бусурманам! А лучше вам, вспомня свое обещание пред Евангелием, отстать от злых дел и неправд, распустить войска свои и отпустить татар, вперед с ними не ссылаться и не чинить соединения.

Но Выговский продолжал упорствовать:

— Этого и в мысли нашей нет, — сказал гетман, — чтоб, не управясь с неприятелем, да разойтись по домам и татар отпустить. Не токмо татар и турок, и ляхов сюда притянем!

— Так если вы задор учините, — строго сказал дьяк, — то его царское величество пошлет на вас многия свои пешие и конные силы, и будет разоренье самим от себя!

— Мы писали уже к его царскому величеству, а государь не показал нам своей милости, — хмуро ответил гетман, — не изволил прислать нам бунтовщиков, и окольничему Ромодановскому за его неправды никакого указа не дал. Вот мы, посоветовавшись с старшиною, идем на бунтовщиков и на тех, кто стоит за них!

— Князь Ромодановский отправил Барабаша в Киев, чтоб отдать его на войсковой суд, — напомнил дьяк.

— Барабаш уже в моих руках! — гордо усмехнулся Выговский.

— Зрадлива Москва, — вмешался черкасский полковник Джулай, дала наказную память, чтоб Барабаша везли с великим береженьем: это значит, чтоб мы его не отбили, да не взяли!

— Не годилось бы вам делать такие грубости и Барабаша отбивать: и без боя отдали бы его тебе, — пожал плечами Кикин, — а написано в наказе: везти с береженьем — не от вас, а от таких своевольников, как сам Барабаш.

Гетман повторил то же, что прежде говорил:

— Не враги мы царскому величеству, а боярам, которые нас от царской милости отлучают, будем мстить! Довольно. В другой день потолкуем, а мы пока со старшиной посоветуемся».

На другой день, 3 сентября, пришел к дьяку Немирич и сказал:

— Гетмана известили, что Шереметев послал своих москалей жечь и разорять города и местечки: в Борисполе всех людей побили; прямо на Переяслав отправил воевода полковника Корсака, мучат православных христиан разными муками. Пошли к нему, чтоб он перестал так поступать.

— Я не смею, — сказал дьяк, — писать к нему: он боярин и воевода и наместник белозерский, человек честный; за это мне быть у его царского величества в опале.

Спустя несколько дней Кикина навестил Ковалевский.

— Хотел бы, — говорил он, — гетман и все старшины отправить послов своих к царю, да не смеет никто ехать — боятся гнева царского, задержания и ссылки.

— Великий государь наш щедр и милостив, — заверил его дьяк, — поезжай, Иван, ты без сомнения, а старшину разговори, чтоб войной не ходили на царские украинные города.

Ковалевский, сам сторонник Выговского, в то же время опасался царского гнева, поэтому доверительно шепнул Кикину:

— Правду скажу: и я, и многие из нас не чинили бы этого, да гетман страшит нас смертью и муками. Да и все казаки в Запорожском Войске видят, что гетман великое разоренье делает: видят, да терпят, — боятся татарской сабли.