Сказание о руках Бога

— Если Зульфикар согласится разрезать колючку, они же сразу попадают — отучились держаться на своих ногах, — сказал Барух. — Я такое не однажды видел: пригоняют в лагерь вагоны, а в них народу стоймя напрессовано. Так и едут неделю, иногда больше, пока половина не перемрет, а остальных впору бульдозером выпихивать.

— Что верно, то верно, — подтвердил Майсара, понявший его только наполовину, — только я вам одно скажу: первый враг человека — голод. Вот что: ты, Камиль, режь ограду и вытаскивайте с Барухом этих доходяг на волю, а мы с Биккху отвезем Архитекта, в нашем камбузе мигом смелем зерно, замесим лепешки на голубой водице и притащим сюда.

— Привезите еще и мой ларчик, — попросил их Камиль. — Сдается мне, что самое для него теперь время. Женщины Острова Чайной Горы были провидицы и в том, что придется нам решать одним, без брата… И, быть может, осталось хоть немного Вардина молока, чтобы в него добавить?

— Тогда уж и мою арфу везите, — добавил Барух почти весело. — Изображу Орфея, великого музыканта, который мог своим пением и игрой даже камни двигать. Это чтобы нам всем спорее работалось.

Камилла укрыли Баруховым плащом и бережно перенесли в лодку. Все остальные трудились без остановки, даже ослы выстроились на мелководье живой цепью — передавали из шлюпки вещи и готовую снедь. Народ, подкрепив силы, немного приободрился и повеселел.

— Куда их всех денем, подумали? — спрашивал практичный Майсара.

— Перевезти на Остров Птиц, откуда украдены, — предложил было Барух.

— Думаешь, здесь нет иных уроженцев? И вообще, остров не безразмерный, да и мы на перевозки не нанимались.

— Зато у «Стеллы» всегда места довольно, особенно для доброго, — возразил Камиль. — Но вот думается мне, что нельзя нам поворачивать вспять. Течение не позволит, которое мы с братом…

Он замер на полуфразе — не только от того, что слишком свежим было чувство потери, но и просто потому, что чья-то маленькая ручка подергала его за полу рубахи.

Это был ребенок из бывших пленников, такой щупленький, что в нем не поймешь ни пола, ни возраста, однако глаза на чумазом личике были уже вполне умные и задорные.

— Дядья, послушайте, что скажу. Этих свиноглавцев, когда они уходили на промысел, в воронку втягивало, а потом из нее выплевывало назад. Мы тоже пробовали удрать — не выходило. А теперь получится. Мы с братаном уже разведали. Земля там совсем провалилась, и гладкие стенки видать.

— Тоннель, — сообразил Барух. — Его последние слова…

— Да, это прямой выход. Ты думаешь, рискнем их отпустить в неизвестность? — спросил Субхути.

— Мы тоже уходим в неизвестное. Кроме того, ведь тот коридор — надежная работа моего брата, — сказал Камиль.

И его слова послужили решающим аргументом.

На эту ночь все Странники вернулись в каюту, кроме Камиля. Он решил, что останется на обе ночных смены.

— Вы все должны выспаться без помех, — объяснил он, — а я буду наблюдать звезды — как в них записан наш завтрашний путь.

(И сторожить моего брата, чтобы оказать ему последнюю честь, сказал он про себя. Астролог-то из меня, по правде, никакой.)

Его услышали и поняли верно. И вот настала эта ночь…

Из-под палубных досок слабо ржали Хазар и Дюльдюль, Росинант постукивал копытом о переборку; в обшивку корабля с тонким ласковым плеском били волны, и могучее подводное течение выгибалось кольцом, как игривый и ласковый зверь. От далеких островов наносило запах корицы и миндаля, роз и гвоздик, свежего хлеба и парного молока, терпкого чая и человеческого дыхания. Всё смешалось, и ничего не понять! Огромные, как белые хризантемы из того стихотворения о родине, что Субхути любил читать наизусть, цвели звезды на густо-синем бархате небес, и теплый ветер надувал паруса «Стеллы», увлекая ее по верному пути. Близ грота с арфой, завешенной черным, распростерлось большое тело Камилла, оно было тяжелое и негибкое, но почему-то жаркое, как ночь, которая их связала. «Я с тобой, брат», — внутри себя произнес Камиль и услышал ответ: «Я тоже. Не бойся ничего». «Мы разбудили Океан, верно?» — спросил Камиль. «Разбудили, — сказало ему нечто. — Зато сам ты спишь куда как крепко». «Неправда, я на вахте», — рассердился Камиль и проснулся.