Сказание о „Сибирякове”

Шаршавин и Гайдо вначале встретили с недоверием свое новое начальство: как-то он себя поведет, хорошо ли знает дело? Но уже через неделю рассказывали соседям по кубрику о том, как Сараев в два счета нашел загвоздку в передатчике, над которой они бились не один час. И особенно отличали радиста его принципиальность, твердость характера. Он умел шутить, но умел быть строгим и справедливым.

Когда на партийном перевыборном собрании встал вопрос, кому быть секретарем, многие назвали фамилию Сараева. Назвал ее и Элимелах. Бочурко стал заместителем секретаря.

В последний рейс Сараев не ходил, оставался в Архангельске: нужно было получить новую аппаратуру. Теперь он снова вернулся на корабль.

Написав донесение в политотдел, Элимелах поднялся в радиорубку. Связисты, склонившись над столом, о чем-то спорили. Перед ними стояли сверкающие свежей краской ящички, от которых тянулись десятки разноцветных проводов. Увлеченные своим делом, они не заметили, как вошел комиссар.

- Михаил Федорович, - дождавшись, когда в горячем споре наступила пауза, обратился к Сараеву Элимелах, - я ухожу на берег. Вернусь к ночи. Попрошу вас, отправьте в политотдел этот пакет. Кстати, проверьте, когда нам пришлют обещанную литературу.

- Все сделаю, товарищ комиссар, - ответил Сараев. - Не беспокойтесь.

Семья Бочурко жила неподалеку от порта, на улице Чумбарова-Лучинского. Элимелах шел медленно, с удовольствием вдыхая аромат весны, любуясь зеленой метелью на кронах деревьев. Конец июня. Как поздно просыпается тут природа! Сейчас где-нибудь в Подмосковье уже жарища, тополь разветрил свои белые перины, а здесь всего неделю назад деревья скинули наземь смолистые ракушки почек, листочки на ветках яркие, нежные. Глядя на них, не хочется верить, что идет страшная, кровопролитная война.

Дверь открыла Мария Петровна, на ней был фартук, в руках нож. Элимелах расхохотался.

- Что это вы так гостей встречаете? Эдак и перепугать недолго.

- Блины, Зелик Абрамович, любят, когда их переворачивают. Потом я по стуку узнала, что идет человек не робкого десятка.

- А где хозяин?

- Там, у них жаркий бой, - кивнула на дверь Мария Петровна.

Элимелах заглянул в комнату. Бочурко сидел в белой вышитой косоворотке с засученными рукавами и, запустив пятерню в растрёпанную шевелюру, обдумывал ход. Его противник, третий механик с "Сибирякова" Коля Гижко, ухмыляясь, вертел в руке только что выигранного коня. На одном его колене примостилась Нонночка, выстраивая на краешке стола павшие в сражении пешки. Увидев Элимелаха, она побежала к нему навстречу.

- Дядя Зелик пришел! Будем белых мишек рисовать?

- Обедать сейчас будем, Нонночка, а уж потом рисовать, - заметил Бочурко. - К тому же мне пора сдаваться. Бьет нас молодежь, Зелик. Никакого почтения к начальству.

Шахматисты сложили фигуры.

- Нонна, беги на кухню и разведай, как дела у мамы. А мужчины накроют стол, - распорядился хозяин. - Коля, доставай посуду.

Когда были расставлены тарелки, Бочурко таинственно подошел к буфету и достал голубой графинчик.

- Вот и посошок на дорожку нашелся... Ну, что там? - спросил он, увидев в дверях растерянное личико Нонны.

- Там к маме тетя Аня пришла. Плачут они.

Бочурко нахмурился.

- Это наша соседка, муж у нее на фронте, - объяснил он. - Видно, стряслось что-то, пойду узнаю.

Элимелах и Гижко сидели молча, чувствуя неловкость. У обоих появилась одна и та же мысль, что они вот так, ненароком, оказались свидетелями чужого горя, помочь которому не в силах. За дверью в коридоре тихо разговаривали. Бочурко приглашал какую-то Анну Кирилловну зайти в комнату, успокаивал. Потом заговорила Мария Петровна. Она робко научала убеждать, что бывают ошибки и, может быть, Василий Иванович жив. Моряки не знали, кто такие Василий Иванович и Анна Кирилловна, но хорошо понимали: произошло то непоправимое, страшное, что в военные годы могло каждую минуту войти в любой дом.

Наконец голоса за дверью смолкли. Бочурко вернулся в комнату к притихшим товарищам, закурил и, как бы оправдываясь перед ними, медленно заговорил:

- Вот как получилось, братцы, нехорошо... Вася, сосед наш, погиб. Извещение сегодня получили. Он глубоко вздохнул.

- Тоже моряком был, такой, знаете ли, здоровяк, из поморов. Даже поверить трудно.

Мария Петровна, положив гостям блинов, сидела пригорюнившись, бледная, обмякшая, так не похожая на себя; иногда склоняла голову и прикладывала фартук к глазам.

- Да кушайте, кушайте уж, - машинально говорила она, понимая, что едят все неохотно, больше из вежливости, чтобы не обидеть хозяев. Бочурко наполнил стопки.

- Выпьем, братцы, за моряка, за славного русского человека, что погиб, защищая Отечество.

Чокнулись, выпили. Выпила и Мария Петровна.

Мало-помалу завязался разговор. Начали вспоминать друзей, сослуживцев, которые уехали воевать. Говорили о делах на фронте. Мария Петровна опять вспомнила соседку: