Сказание о Старом Урале

Ермак одет совсем по-походному, но вид у него праздничный. Островерхая шапка-ерихонка, поручи на руках и стальные бутурлуки на голенях, тяжелый, блистающий панцирь, кинжал на поясе и персидская сабля сбоку. В руке – тяжелый пернач. Как в бой!

– Замолчи, люди добрые, честная станица! Атаман слово скажет!

В наступившей тишине атаман Ермак объявил, что нынче дружина прощается с Нижним городком.

– На Сибирь в поход идем, атаманы-удальцы! Сегодня нас строгановский город в путь неблизкий провожает. Во славу Руси пойдем, честную победу или смерть ратную искать. За Камень перешагнуть надо, наказать ворогов Руси. Славу и богатство добыть. А богатства в Сибирском царстве Кучумовом немало. И зверь пушной, и камни самоцветные, и озера рыбные, и кедры такие высокие, что тишина под ними, будто в храме. Реки там – пошире Волги-матушки, и упирается то царство Сибирское одним краем в льдистую ночь, другим краем к царству индийскому будто подходит, а еще с одной стороны в степях вовсе теряется. Вот какую землю великую мы к ногам царя Московского положить должны! Спасибо тебе, хозяин камской земли, Семен Аникиевич, что надоумил и оснастил нас на сей подвиг во славу родины-матушки. Твоими щедротами в дорогу собраны, твои люди нам и самую дорожку покажут по тем рекам студеным и быстрым, что к волоку нас приведут. А там, за волоком, через Камень – сибирские реки подвигов наших ждут не дождутся!

Ермак поклонился Семену, а тот обнял его, и они облобызались.

* * *

Перед отплытием, провожая дружину, пировал весь город.

Столы со снедью и питием стояли прямо на улицах и вдоль берега. Ратные пили без оговору, сколько хотели и могли. Но дурить разум хмелем перед отправлением в дальний путь все же остерегались. Ермак от пьянства два года отваживал.

Пустые бочонки от всяких медков, квасов да браги ребятишки, забавляясь, катали по всему городку. То тут, то там начинали петь песни и плясать. Даже старики со старухами слезали с полатей и печей поглядеть на пир Ермаковой дружины, самим пощупать невиданное до сей поры оружие, разящее огнем насмерть с рук. А у девок и молодух губы распухали и щеки горели от мимолетных поцелуев.

Строгановы с Ермаком и сотниками пировали на воеводском крыльце. По второму кругу чарочки подносила Серафима. У Митьки Орла от хмеля развязался язык, и он, как горохом, сыпал прибаутками, вызывавшими раскатистый смех.

Семен Строганов пил много, и за ним настороженно наблюдала Катерина.

Ермак подсел к Серафиме, рассказывал ей что-то страшное: то испуг, то удивление сменялось в лучистых глазах женщины. Сотник Дитятко, мотая головой, нашептывал похвалы раскрасневшейся Анюте. Она боязливо оглядывалась на Семена, вздрагивая, когда Дитятко пытался тайком сжать ее руку. Катерина, прищурившись, слушала охмелевшего Ивана Кольцо.

Девушки подбегали к крыльцу, со смешками приглашая Митьку Орла на пляску. Он отмахивался недолго, подбоченился и отвесил поклон Серафиме. Ответным поклоном она приняла приглашение. На землю Митька с крыльца спрыгнул через ступеньки и ждал Серафиму в кругу хоровода.

Девушки звонко запели плясовую. Митька Орел проплыл мелкими шажками по кругу и, порывисто притопнув, лихо застыл перед Серафимой. Она взмахнула алым платком, дрогнула и пошла плавно, как лебедушка, по-девичьи молодо и с улыбкой на лице.

Зрители будто онемели. Серафима проплыла последний круг и, переведя дух, села на ступеньку, со смехом обмахиваясь платком.

Сотник Хромой Лебедь выскочил из-за стола, загудел надтреснутым басом:

– Да что же это, люди православные! Чать, и я умел плясать. Катерина Алексеевна, уважь старика, попляши со мной!

Семен и Ермак с поклонами стали просить Катерину «уважить».

– Стыда у вас нет, – отмахивалась та. – На смех хотите перед народом выставить. Девкой и то худо плясала!

– Уважь, Катерина Алексеевна. Сердце мое от обиды горем зайдется, ежели с тобой перед походом не спляшу.

– Ладно уж, посмешу, что ли, народ на старости!

Хромой Лебедь и Катерина рука об руку дошли до хоровода.

– Погоди, дай рубаху укорочу, а то ноги спеленает.

Под общий смех сотник заткнул подол рубахи за пояс и пустился плясать, прихлопывая в ладоши и дробно стуча каблуками.

Но настоящую пляску зрители увидели лишь тогда, когда Катерина, раззадорившись, поводя плечами, обошла первый круг. Она-то и оказалась самой искусной плясуньей. Ни одной девушке нельзя было соперничать с хозяйкой Камы. Хромой Лебедь, увидев мастерицу в танце, сам вертелся вокруг Катерины бесом, а под конец поднял свою напарницу на руки и бегом пронес до крыльца. Взрыв восторга был самым неподдельным и громогласным...

Садилось солнце, выстлав на реке густую полосу тени от городской стены.

Пиршество и веселье кончилось. Час отплытия настал. Гомон на берегу примолк. Опять все жители у воды. После молебна ратники молча занимают места на стругах. Кое-кого приходится поддерживать на сходнях. У сотников осипшие голоса, но хмель быстро развеивается. Везде прощаются. Даже у иных мужиков на глазах слезы.