Сказание о Старом Урале

– У них нет. Но у вас-то этого главного – горы. Все государство Российское вашей солью хлеб солит.

– Таким заступничеством я не дорожу.

Демидов пожал плечами.

– Предки ваши без этого тоже не обходились... Веселая у нас беседа пошла!

– Можно прекратить. Вы же сами попросили.

– Как же можно прекращать такую беседу? Первый раз веду разговор по душам, в открытую, козырей не пряча... Могу заметить, однако, что, насколько мне известно, Демидовы никогда не посягали на земли и интересы Строгановых.

– Ну что вы! Просто вам изменяет память. Вы бы изволили припомнить, как совсем недавно крупно задуманной операцией с уплатой казне подушных податей на... определенных, невыгодных нам условиях Демидов собирался сделать нас нищими. От гибели спасло нас неподкупное заступничество именитого дворянства. Оно заступилось за собственную честь, ибо почувствовало, что своим широко задуманным маневром вы посягнули на дворянские привилегии и задели чувство чести!

– Да полно! Честь рода Строгановых нисколько не дороже дворянству именитому, чем дворянству петровскому, к коему принадлежу я, преисполненный к вам всяческого уважения. Да и Ее Величество сочла, что нельзя жертвовать достоинством и родовой славой заслуженных деятелей отечества. Посему и не получил хода проект, который вы изволили упомянуть и к коему герцог имел гораздо более касательства, чем Демидов, даже плохо об сем проекте осведомленный. Нам чужого не надобно!..

– Потому что изволите почитать чужим... лишь весьма немногое! В частности, наших рабочих на промыслах вы как будто твердо считаете своими. Похвала моим предкам меня волнует меньше, чем увод моих рабочих. И я найду защиту, так как сами вы не остановитесь. Уверен, что найду.

– Уверены?

– Да, господин Демидов.

– Узнаете своих людей в лицо?

– Господин Демидов, это праздный вопрос. После вашего Ялупанова острова узнавать своих людей трудно.

– Выходит, Акинфий Демидов просто кудесник какой-то. Носы и уши у людей переставляет?

Строганов улыбнулся.

– По слухам, бороды им каким-то маслом мажете, чтобы быстрее и гуще росли.

Теперь смеялись оба собеседника.

– Вот так-то лучше, – сказал хозяин. – Шутка на шутку. Доля истины в ваших словах есть. У Демидовых в людях отчаянная нужда, а у Строганова их избыток. Был грех. Приказчики приводили ваших людей. Попросите вернуть – не смогу, хоть и рад бы. Сами не признаются, что от вас утекли. Но уплатить вам за оплошности и самовольство моих приказчиков готов в любой час, притом по цене, какую изволите назначить сами.

– Мне важно не это. Мне важна государственная оценка правомерности ваших действий. Я хочу услышать от господина Татищева, как он их расценивает.

– Да я вам сам сейчас скажу. Для него незаконно все демидовское. У меня и у него законность разная. Наша, демидовская, – откровенная, стоит на силе, богатстве и хозяйском расчете. Край к ней приобык. А если вздумаете смотреть на меня глазами Татищева, то я сущий беззаконник.

– А почему вы убеждены, что на Урале можно быть незаконнопослушным?

– Я никому не запрещаю следовать закону не демидовскому, а государственному...

– Но сами живете по-своему?

– Всяк живет, как ему сподручнее. Царь Петр дозволил Демидовым приручать край по-своему. Когда нужны были наши пушки и ядра против шведов, нас ничем не попрекали. Законники уж на готовенькое пришли. Говорите, людей сманиваем? Неужели на ваших заводах нет беглых и нет работной кабалы? Теперь не поздновато ли Демидова законности обучать?

– Стало быть, и с Шембергом не станете считаться?

– Посмотрим. Не раз вспотеет, ежели вздумает ссориться с Демидовыми. Вам бы не с жалобой на меня идти, а помолиться, чтобы императрица поменьше подарков немцам делала. Со мной-то, русским, на родном языке всегда сговориться можно. Не время нам сейчас между собой ссоры заводить да жалобами друг на друга заниматься. Надо на Урале тесным кругом вставать и не дать иноземцам русский Урал в чужую колонию превратить. А дело к тому может повернуться, если царица на подарки еще щедрее станет.

– Как вы узнали, что Кушвинский завод подарен Шембергу?

– Да по-простецки. Все дороги в Катерининск через мои вотчины протянулись. И люди мои раньше самого Татищева все пакеты к нему прочитывают, особливо которые из столицы.

Строганов, качая головой, придавал лицу укоризненное выражение, но глаза его смеялись. Демидов протянул ему бокал.

– Нам нужно с вами в дружбе жить. Соль да железо.

– Но соль железо разъедает?

– Если на мокрое брошена... Демидовское железо, впрочем, и соль сдюжит. Без соли кусок в горло не лезет, а штык уральского железа любому врагу пузо вспорет. О людях ваших отныне тревогой себя не докучайте... Мои приказчики их стороной обходить будут. К Татищеву не ездите. Переждете непогоду, да ко мне в Тагил пожалуйте. Картины вам покажу, в Нидерландах для меня куплены. Потом вместе надумаем, какую хлеб-соль нам для этого Шемберга приготовить, чтобы скорее лопнуло его брюхо.

– Согласен, если обещаете не трогать моих людей.

– Обещаю, но только вам одному. На других заводчиков мне наплевать.

– Но тем я обещал побеседовать с генералом.