Сказание о страннике

Но Болдх знал, в чём причина: старый город стал обителью ремесленников, преимущественно хогеров. Расовое разделение в Мист-Хэксле было явным, и хотя все мирно сосуществовали друг с другом, людям всё же достался самый плохой, «болотистый» кусок пирога.

Вскоре путешественники добрались до храма и замерли в немом благоговении перед высокими причудливыми стенами с бойницами. Здесь, среди Дождевых равнин, храм смотрелся неуместно. Глиняные стены, окрашенные красными лучами заходящего солнца, ещё излучали тепло.

Джоб пригласил следовать за ним через ворота в западной храмовой стене. От самих ворот уже ничего не осталось, только высокая арка прохода да старые ржавые петли.

Весь внутренний двор был занят мастерами-хогерами. Вдоль стен выстроились крытые галереи, занятые самыми разными ремесленниками, здесь же продающими плоды своего труда. Скорняки, бондари, портные... путники даже заметили одного оружейника. У северной стены когда-то был алтарь, и на его поверхности до сих пор виднелся огромный барельеф с языками пламени. Со временем камни выщербились и почернели от сажи; теперь это место принадлежало городу и стало вотчиной единственного городского кузнеца.

Приглядевшись, путники заметили, что кузнец ростом футов восьми — должно быть, тасс.

— Наверное, в этом городе собралось по меньшей мере по одному представителю каждой расы, населяющей Северные Земли, — высказал свое мнение пеладан. — Только удивляюсь, как они до сих пор не перегрызли друг другу глотки.

— Ублюдки и калеки! — фыркнул Паулус. — Отбросы. Давайте купим необходимое, заберём, что сможем, и уйдём отсюда. Пусть и дальше загнивают в вонючей нищете.

Не обращая внимание на ненависть и недоверие наховианца, путники позволили увести себя в большую комнату, которая находилась прямо за внутренним двором храма. Там лежали сухие, набитые соломой тюфяки, стояли длинный стол, несколько стульев и амфоры по углам, наполненные сравнительно чистой водой. Из трёх больших окон открывался замечательный вид на город, да и места оказалось достаточно, чтобы всем разместиться.

— Джоб Зола, — обратился Нибулус к суетящемуся мальчонке. — Твоя семья снимает эту комнату?

Мальчишка посмотрел на него и непонимающе улыбнулся.

— Твои. Папа. Мама. Здесь?

Джоб улыбнулся.

— Хозяева теперь строды. Папа, мама мёртвый.

— А-а, понятно.

* * *

Устроившись поудобнее в своей новой спальне, мужчины отдыхали после тяжёлых испытаний на болоте. Сейчас, спокойно развалившись на тюфяках в ожидании еды, которую готовил для них Джоб, отмывшиеся путешественники с трудом верили, что ещё сегодня они были узниками Ним Кэдог и готовились стать пищей для эфенка.

В нижней, «деревянной» части города и особенно на крытом мосту, шум, суета и духота после долгого пребывания в пустоши едва не свели путников с ума. Здесь же, наверху, за толстыми стенами храма и накрепко запертой прочной дверью, они наконец смогли расслабиться, чего не позволяли себе с самого Вида-Эскеленда.

За исключением мальчика, единственными местными жителями оказались крысы, по-видимому, забежавшие посмотреть на чужаков, о которых успели прознать. К удивлению эскельцев, они были весьма приветливы. В Нордвозе крысы не выходили к людям, боясь подхватить от них какую-нибудь болезнь, здесь же люди и грызуны прекрасно ладили друг с другом.

Приглушённые звуки, издаваемые работающими во дворе мастеровыми, ещё более далёкий шум нижнего города и ласкающее слух шипение готовящейся пищи вновь вселили в каждого из путников чувство покоя и благополучия.

Мужчины не знали названий и половины купленных ими на рынке продуктов, но стол явно обещал быть разнообразным. Когда Джоб наконец всё приготовил, то с гордостью огласил список поданных блюд. Хотя они могли неправильно понять мальчика, по его словам, путешественникам предстояло насладиться головами бекасов в голубых водорослях и освежёванной мышью в панировке из разноцветных бобов; собачьими лапами, маринованными в лекарственной траве риверхог, щупальцами... кого-то, обжаренными пауками и — это понравилось Болдху больше всего — хорьками, поданными как лягушачьи лапки.

На самом деле Джоб сказал гораздо больше, просто остального было не понять. Эскельским он владел плохо и там, где не находил нужного слова, заменял его родным. Язык мист-хэкельцев был очень своеобразным и приспособленным исключительно для нужд его жителей. Например, у них не было одного общего слова «жаба», зато нашлось восемьдесят названий для её разновидностей; множество обозначений различной грязи; не было слова «рыбачить», зато нашлось «ловить сетью», «глушить рыбу», «ловить ночью» и так далее.

Неимоверное количество слов обозначало шатание без дела.

Однако слова не потребовались, когда путешественники увидели количество приготовленных для них блюд. Да и что можно было бы расслышать за хрустом, чавканьем, отрыжкой и бурчанием, наполнившими комнату!

На столе оставалось ещё порядком яств, когда Нибулус неожиданно прекратил есть. Такого прежде те случалось — все на миг замерли и в удивлении уставились на него.