Сказание о Волконских князьях

Главный воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский получил царскую награду, при ней приказ. Велено было ему спешить на Оку-реку и держать на переправах гетмана Конашевича Сагайдачного, спешащего на Москву в помощь королевичу. Не медлил гетман, тропя кровавую дорогу, зато Пожарский в пути заболел невзначай. Взял гетман Путивль, разорил Рыльск и Курск, в Ливнах город сжег и людей побил, взял и Елец и Лебедянь, ударил на Михайлов.

Пожарский отбыл от армии к Москве.

Поздно стал Григорий Волконский во главе полков и напрасно стремился остановить гетмана на Оке. С боями пришлось ему отступать к Коломне. Князья братья Федор и Петр, командуя арьергардом, не раз водили полки в сабельный напуск. Едва вырвались они из окружения и пришли в Коломну с полутора сотнями человек, большей частью раненых. Петр Волконский от контузии на правое ухо глох.

Служилые казаки взбунтовались, от Кривого Волконского ушли с шумом и боем. Опять пришлось русским отступать. Ускользнув от казачьих разъездов, привел Григорий Волконский полки в Москву. Вновь под стенами столицы решалась судьба страны.

СКАЗ О ВЕЛИКОМ СТРАХОВАНИИ МЕЖ МОСКОВСКИХ БОЯР И МУЖЕСТВЕННОМ ОПОЛЧЕНИИ ЖИТЕЛЕЙ

Не в добрый час входили истомленные боями ратники Волконского во врата Москвы. Черные вести носились по улицам, что прошел враг Звенигород и стал в Тушино беспрепятственно, а Сагайдачный раскинул таборы под монастырем Донским. Выведено было в поле царское воинство, и устрашилось, и бежало с позором!

Пригрозил Владислав царю Михаилу великой грозой, а боярам и всем служилым людям обещал на Московском царствии свою высокую милость. Ужаснулся народ московский новой боярской измены и чаял всего православия истребления, государства Русского конечной погибели.

Ехал князь Григорий Волконский с родичами в Кремль, и толпы волнующегося народа шли за воинами. Собрал царь Михаил во дворце большой совет, звал на него священный чин и бояр, да многие разбежались от страха по вотчинам, звал воевод, да у них в полках мало служилых осталось, ибо дворяне, стрельцы и казаки, видя такое бедство, с Москвы побежали. Посланы были грамоты в русские города: в Ярославль, в Нижний и другие — но далеко была помощь, а враг под стенами.

Вышел молодой царь Михаил в Золотой палате на царскую степень и взмолился ко всему синклиту[9], обещая против королевича Владислава и его ратников стоять, сколько милосердный Бог помощи подаст.

— И вы бы, — сказал он митрополитам, боярам и воеводам, — за православную веру и за меня, государя, в осаде сидели, а на королевичеву прелесть не покушались!

Смутились бояре. Выступили вперед несколько воевод с князем Григорием Константиновичем и прорекли:

— Сидеть в осаде будем безо всякого сумнения. Будем и биться до смерти! А кто усомнился — пускай выйдет на Красное крыльцо и народу о том скажет.

Глянули бояре в резные окошечки на толпы народные, и проняла их дрожь, и не решился никто возражать воеводам. Только взроптали между собой, что Кривой, мол, доверия их не оправдал.

Препоясался московский народ на брань и начал готовиться к смертному бою, оружия же имел мало. Не были разоренные в Смуту царские кладовые пополнены, были погреба многих бояр и дворян крепко заперты. Брали храбрые то, что нашли в домах своих, и шли на стены. А трусливые собирали пожитки и бежали с Москвы в разные стороны.

А тем временем королевич Владислав, гетманы и полковники стали готовить войска на штурм, решив взять Москву и Россию всю под ноги панские положить.

Съехались князья Волконские в доме Федора Ивановича Мерина, к жене его, княгине Марфе Владимировне. Сурово встретила их княгиня, не знавшая, жив ли муж, на дальней границе сражавшийся. Немало укоризн изрекла она сыновьям, что пришли к Москве в разбитых полках, Григорию Кривому даже слова не вымолвила. Укорила Марфа Владимировна и старого князя Богдана Федоровича с молодым сыном Василием. Опустили головы, устыдившись, Иван Михайлович Жмуркин, Федор Федорович Шериха, Иван да Семен Чермные. Каждому Волконскому воспомянула Марфа предков его, что пострадали славно за землю Святорусскую, а ныне не могут на небесах святым подвижникам в глаза глянуть и стыдом за потомство свое паче лютой адовой муки страждут.

— Пойдите, — сказала княгиня, — с Богом и либо возвращайтесь с победой, либо умрите со славой. Не было у ваших прародителей обычая бегством спасаться, ни же поклоняться врагу. Лучше всем нам, матерям вашим и женам, умереть, чем принять в объятия свои бегуна перед врагом. Мертвые срама не имут. Если же уступите хоть на пядь — позор примет навеки Волконских род!

— Ладно вам, маменька, — ответил на этот наказ старший сын. — Повелели бы лучше столы накрыть.