Сказание о Железном Волке

«Таким образом, последнее гнездо горцев на западном Кавказе, бывшее притоном людей, наиболее склонных к грабежам и разбоям, рассеяно, и на месте его водворен русский гарнизон. На всем пространстве от Туапсе до Бзыби едва ли где-либо ныне имеются обитаемые горские аулы. По вековым лесам и глухим ущельям еще бродят люди, издавна привыкшие к скитальничеству. На местности, выгоднее которой для укрывательства едва ли можно создать другую, они почти неодолимы. Только ближайшие жители могут знать все убежища; только те, кто давно привык лазать по обрывам и скалам, в состоянии проникать в них. Поэтому только с введением в горы постоянных наших обитателей могут окончательно искорениться эти остатки бывшего полумиллионного населения. Войска, что было возможно для них, исполнили. Дальнейшее преследование повело бы только к излишним потерям и изнурению, а результаты теперь, пока тепло, пока скот можно иметь при себе всюду, едва ли могут проявиться существенные. Я (генерал Гейман) не сомневаюсь, что к зиме значительная часть скитающихся в горах выселится. Для того же, чтобы не дать остальным устроить себе вновь на зиму убежища, я считаю необходимым, когда спадет лист, наполнить все нагорное пространство командами охотников и приказать им, исходив его по всем возможным направлениям, содействовать очищению края.

Во все время описанных действий против хакучей, на Соче, на Мзымте и на всем остальном пространстве было совершенно спокойно. Команды войск, отделявшиеся от лагерей на десятки верст, не встречали ни одного человека».

Под осень войска даховского отряда, батальон за батальоном, стали отходить на северный склон, к станицам и штаб-квартирам. Усилившаяся на прибрежье Черного моря болезненность заставила поторопиться спуском частей. С тех самых сумрачных гор, на которые, бывало, указывали казаки и казачки, вспоминая об убитом отце, брате, сыне, об увезенной сестре или дочери, с тех самых гор спускались наши войска. С песнями вступали они в станичные ограды, набожно, многие с глазами, полными слез, крестились, снимая шапки, перед куполом Божьего храма, и с несказанною радостью расходились по казачьим домам, под крыши, которых иные не видели в течение целых лет.

— Добро пожаловать, милости просим, господа кавалеры, походные люди, — встречали их ласковою речью хозяева-станичники».

От Сэта я вышел, когда закатное солнце снизу подожгло висевшие над горизонтом темно-синие тучки и подпалило бока белых облаков над самой головою, в зените… Над городом вдруг разлился прощальный осенний свет, явившийся сюда из окрестных покрытых полураздетыми лесами долин…

К вечеру похолодало, опять поднялся ветер, задул сильней и сильней… Гулко раз и другой ударил, все смешал, потянул ровно и сильно, и над улицами, над малыми постройками и большими домами густо понеслись сорванные листья, а в небе над ними закувыркались, замельтешили, двинулись туда и сюда стаи птиц.

Я остановился посреди двора, стянул под горлом края воротника, глянул вверх, и на моих глазах ветер захватил стаю голубей, закружил и потащил вниз. Голуби упали на асфальт, сложили крялья, сбились в кучу, потеряли вдруг цвет, уменьшились, и вот уже замерли в углу обыкновенным ворохом покоробленных листьев… Что вдруг за превращение, что?!

Но не успел я как следует вглядеться, что там происходит в углу, как новый порыв шевельнул листья, завертел, приподнял, кинул вверх, пустил в сторону, понес и понес. И вот уже не они, а стая черных воронов стала медленно набирать высоту…