Сказание о житии блаженной старицы, матушки Матроны

     Потом придут прежние, и будет хуже чем было! Как мне вас всех жаль. Доживете до последних времен. Жизнь будет все хуже и хуже. Тяжкая. Придет время, когда перед вами, положат крест и хлеб, и скажут: "Выбирайте!" Мы выберем крест. "Матушка, а как же тогда можно жить будет?" Она - "А мы помолимся, возьмем земельки, скатаем шарики, помолимся Богу, съедим и сыты будем!"

     Ни одно слово Матушки не пропадет. Вспомнила, в 1943 году, как-то мне Матушка сказала: "В доме надо иметь одну комнату на Восток, в комнате стол - Престол Божий, для молитв, есть и пить на нем нельзя. Я пропустила эти слова мимо, т.к. у нас не было такой комнаты на Восток и не было своего дома. И вот прошло 46 лет, исполнились ее слова. В 1988 г. у нас сгорел в деревне дом. Мы с братом старики по 72 года, не хотели строиться, но брат увидел сон: ныне умершего блаженного Митрофания, который вошел в комнату и строго на вопрос брата, что делать, сказал: "Строиться, строиться, и строиться". Дом нам строит Сам Господь, т.к. сейчас нет строительних материалов, и все очень трудно. Стройка пошла как по маслу, все шло в руки, и дом из бревен поставлен. И вот летом, умерла одна монахиня, 93 года, нам случайно отдали стол, брат привез его в новый дом. И что же? Недавно, по приезде в Москву, мне как-то священник Александр на исповеди сказал: "Берегите стол, который попал к вам от матушки Марии, он особенный, умирая она попросила меня лично его сохранить, т.к. это стол - Престол Божий, на котором вначале революции совершалось таинство Евхаристии, служили епископы и сам Патриарх Тихон, великие люди Церкви нашей, на нем есть и пить нельзя." А в доме у нас одна комната выходит на Восток! Кто знает, может быть это еще и повторится?

     Говорила: "Умру, ставьте на канун за меня свечки, самые дешевые, ходите ко мне на могилку, я всегда буду там, не ищите никого другого. Все поверяйте мне, а я буду вам вкладывать мысли, что вам делать и как поступать. Наступает время "прелести", не ищите никого, я иначе обманитесь.

     Меня арестовали 6 января 1950 года. Обвинили - 58 пункт 10-11 групповой, предъявили - "Церковно-монархическая группа". Тяжко было, надо было отстаивать невинные души. Дело было огромное. При допросах я часто опережала следователя и на его домыслы говорила то, что выбивало его из порядка обвинений, называла документы, дела, ранее обвиненных, что лежали у него на столе! Он был вынужден призывать других следователей для присутствия на допросах. Спрашивал у Кати, не занимаюсь ли я гипнозом и магией. (С Катей мы сидели одновременно, только в разных камерах).

     Матушка, переехав к нам, имела одного и того же священника о.Дмитрия из храма на Красной Пресне. Этот священник непрестанно бывал у нас. Пелагея однажды и говорит:

     "Ты знаешь, кто он? Другого пригласи!" Матушка ответила: "Нельзя мне, так надо." На допросах выяснилось, что о.Дмитрий, как сказал следователь, "был наш"!

     Матушка была человеком, и ей не чужды были наши страхи. Перед смертью пришел ее исповедовать о.Дмитрий, и она очень волновалась, правильно ли сложила ножки и ручки. О.Дмитрий говорит: "Матушка, да неужели и Вы боитесь смерти? - Боюсь."

     Много чудес было на следствии. Матушка невидимо расчищала обвинения. Ко мне был приглашен гипнотизер, и я один протокол подписала под его воздействием. Страшно вспомнить. Он все время требовал смотреть ему в глаза и повторял: "Вы виновны, вы виновны." Я чувствовала, что падаю в бездну и какую-то огромную вину. Когда меня вызвали подписать вторую копию протокола допроса, я себе не поверила - ложь на брата, вернувшегося только что с войны, и другое многое. Я зачеркнула свою подпись. Понимала, что это опять может повториться. Молилась, просила помощи, вдруг вспомнила: против гипноза читай " Живый в помощи". В камере нашлась женщина и целый день я запоминала эту молитву. Ночью опять меня вызвали, опять тот же человек просил меня смотреть в глаза. Я без страха смотрела и читала молитву. Гипнотизер вышел из себя, кричал, вены надулись от напряжения на лице и на руках, клал мне руки на плечи, потом в поту, повалился на кожаный диван и сказал: "Я ничего с нею сделать не могу."

     Матушка после моего ареста прожила всего два года - сгорела, помогая нам. Мы с Катей понимали, что могло быть с Матушкой. Я молилась: "Пусть с нами, только не с Матушкой". В войну у нас проживал блаженный Митрофаний, и после войны он гостил часто у нас. Перед моим заключением его арестовали в Вязьме, дали 25 лет. Так же и это усугубило дело.

     Мне написала мама в лагерь последние слова Матушки ко мне: "Пусть она ничего не боится, что бы ни было страшно, она в воде не потонет и в огне не сгорит, пусть знает это и живет как малое дитя в саночках, возят дитя и нет никакой заботы - Господь все сам управит!"