Сказание об Агапито Роблесе

Отец Часан сказал, боясь обидеть Нуньо, что вряд ли у того найдется время рисовать картину для церкви, поскольку он постоянно занят поручениями дона Мигдонио. «Я буду меньше спать, отец мой»,– отвечал Нуньо. Нуньо глядел до того простодушно, что у священника не хватило духу отказать. «Влип я с этой картиной, придется заплатить, а потом спрячу куда-нибудь его пачкотню»,– подумал отец Часан со вздохом.

–  Когда ты хочешь начать?

–  Если можно, нынче ночью, отец мой.

–  Ты думаешь писать ночами?

–  Я свечку поставлю, отец мой.

«Я бы и сам свечку поставил, лишь бы как-то выпутаться из этой истории», – подумал священник.

Отец Часан уведомил пономаря о том, что Нуньо разрешено работать в церкви, а сам отправился в Чипипату. Оттуда он поплыл в Тамбопампу и затем в Чинче, где отслужил мессу по погибшим во время массового расстрела. Через десять дней отец Часан возвратился. Он вошел в церковь и попятился, потрясенный. На стене висела «Аврора» работы Нуньо. Она была лучше картины Гвидо Рени. С разинутым ртом смотрел священник на коней, на божественного возницу, на девушек, на улыбающихся женщин, до того безбожно живых, что он едва удержался хотелось подойти и обнять их. В страхе глядел отец Часан на эту прекрасную яркую, свежую живопись, жалким казалось рядом с ней знаменитое творение Рени. У стены лежал на спине измученный Нуньо и громко храпел. Недостойный сравнения с великолепной копией, оригинал валялся на полу. Рядом стояли банка с краской и догорала свеча. Лицо Авроры напоминало Маку Альборнос. Священник в волнении благословил Нуньо, опустился на колени, принялся читать молитву.

Дон Мигдонио откинулся в кресле, мечтательно улыбнулся.

– А в самом деле. Как-то раз община, чьи земли граничат с моими, пыталась тайно от меня снять план земель. Наняли какого-то шарлатана землемера, есть такие – морочат этим дикарям голову, тем и кормятся. Вскоре мне всего лишь за несколько реалов сообщили, что этот тип бродит здесь, пейзаж якобы изучает, а сам задумал мне палки в колеса вставить. Ха-ха! Помнишь, Нуньо? Мы его не трогали, пока не окончил работу. А когда собрался уезжать, тут-то Нуньо его и сцапал. Ха-ха! Помнишь, что мы с ним сделали, Нуньо? В чем дело?

– Парад отменен, хозяин.

Дон Мигдонио радостно вскочил.

– Прошу прощенья, сеньоры.

– Не везет в картах – везет в любви, – рассмеялся Арутинго.

– Раздобудь музыкантов и пива, Нуньо.

Изо всех сил стараясь не бежать, дон Мигдонио возвратился в пансион. «Андские щеглы» уже там, Мака в веселом настроении. Начался пир. Нуньо отправился в клуб за уткой в винном соусе, он точно знал, сколько перцу надо положить в соус, чтоб он оказался по вкусу Маке. В перерыве между танцами Нуньо подал ей утку. Затем веселье продолжалось. Примерно в полночь Мака и дон Мигдонио поднялись в верхние комнаты. Музыканты, генералы, танцоры разошлись. Нуньо погасил свет, уселся в кресло и, завернувшись в пончо, откинулся на спинку, намереваясь хорошенько соснуть. Однако соснуть ему не пришлось. Сверху послышался рев дона Мигдонио, а потом шепот и смех Маки. Всю ночь не спал Нуньо. В восемь часов утра – Нуньо, впрочем, этого видеть не мог – дон Мигдонио стоял перед Макой в строгом черном костюме и говорил умоляющим голосом: