Сказание об Иле

– Ради меня погубила она того торговца жемчуга, что хотел на ней жениться, и собственную тетку отдала в руки экзекуторов, ― сказал главный тоуркун. ― И тебе уготована была такая же судьба, но по случайности ее ты избежал. Над твоей любовью вдоволь насмеявшись, она рассказывала мне о тех словах, что ты ей говорил, о том, как верил ей. И как противен ты ей был. Да, да, в то время, когда тебе обещала встречу и не приходила на нее, она была со мной. Во мне властителя земель вот этих угадала сразу, и власть моя ее ко мне влекла. Ты слышишь меня, рыбак? Это она – источник твоих бед! Из-за нее сидел ты в ящике и яме, да и продали тебя из-за нее! Бери ее, теперь она твоя, и примени к ней власть, какую хочешь! Отомсти, а хочешь ― так убей!

При этих словах Каяна вздрогнула, поменялась в лице и как кошка набросилась на сидящего в центре первого торкуна.

Оскорбляя его, она когтями вцепилась ему в одежду и в лицо; ее схватили, но прежде успела она с яростью швырнуть в него чем-то тяжелым, что сорвала с шеи у себя.

– Уберите от меня эту копченую кошку! Меня от копченого тошнит! Веревку на нее! Веревку! – схватившись за рассеченное лицо, орал первый тоуркун. – Так берешь ты эту девку? Я отдаю ее тебе.

– Ее не знаю я, – стоял на своем Сенака.

– Ты отказываешься от моих подарков? Ты горько пожалеешь об этом, рыбак. И яма та, что была тебе тюрьмою, и все лишения, в которых годы ты провел, покажутся тебе теперь глупостями, по сравнению с тем, что уготовано тебе. Когда свою гнилую кожу ты, тумгер, увидишь висящей рядом на крюке, надеюсь, вспомнишь о моих словах.

С тайного прохода сдернули погребальное полотно и кинули в него ревущую и брыкающуюся Каяну. И, быстро смотав его, оставили лежать. Затем настал черед Сенаки. Его связали и также оставили лежать.

– Видел ли ты когда-нибудь, как серая пискуха, свою спасая шкурку, бросается в первую попавшуюся нору иль щель? Скрываясь от лисицы той, что настигает, в надежде используя свой последний шанс? Вообрази себе: когда спасение кажется ей близким, когда опасность уж позади, юркнув внутрь, она вдруг натыкается на два горящих черных глаза, то горностай ждет ее в норе. Так видел ты? – напоследок наклонился к лежащему в пыли Сенаке первый тоуркун.

– Я рыбак, а в воде серые пискухи и горностаи не живут.

– Так увидишь.

Следом все быстро удалились. Сенака слышал, как закрыли дверь.

Перекатившись с бока на спину, он задрал голову и посмотрел по сторонам, пытаясь найти хоть что-нибудь, что помогло бы ему освободиться от веревок. Где-то под потолком коптили факелы. «Нет, до них мне не добраться ― слишком высоко», – сразу понял рыбак.

Все багры предусмотрительно унесли с собой.

«Позаботились», – подумал Сенака.

Кораблик зловеще нависал над собственной тенью. Она тянулась вдоль стены. Как вдруг оттуда же, от тени, по каменному полу пробежала легкая дрожь. Сенака почувствовал ее всем телом. Словно предвестник землетрясения, она была началом грядущих бед. Сенака это понял, и даже замотанная в саван Каяна перестала орать и затихла.

Не успел он в полной мере осмыслить произошедшего, как дрожь вновь прошлась волной. Кораблик пригвожденный весь затрясся. Пыль взметнулась от пола. В душном коконе своем Каяна завыла снова. До слуха дошла возня ― вроде рыли где-то. Затем затихло все.

«Ползти, и быстро!» – забарабанило у Сенаки в висках.

Перекатываясь и подтягивая тело, то как личинка, то словно рыба, выброшенная волной на берег, связанный, все же добрался он до стены и, спрятавшись в тени, стал быстро думать, что делать ему дальше. Избавиться от веревок, сковавших его тело, – главное для него сейчас. Сенака еще раз оглядел весь зал. И вдруг ему отчетливо вспомнился момент, когда Каяна, разозлившись, запустила чем-то в своего обидчика – главного тоуркуна. Тогда, задев ему лицо, это что-то попало в стену… и значит, если не нашли его потом, то где-то рядом на земле лежало… Упав ничком, Сенака быстро и что было силы плечами и коленями стал разгребать тот верхний слой на поверхности, что был утоптан здесь ногами. Изрядно попотев, наткнулся наконец на небольшой предмет. Повернув лицо к нему, сдул остатки грязи, и его глазам предстал кхарский амулет. Кривой, с неровными краями, из вулканического камня, того, что кхары чтили как металл, он подходил для дела идеально. Сенака снова лег на спину и спрятал вещь в руке. Не успел он приладить острую грань к сдавившим его руки веревкам, как послышались шаги и из потайного хода выглянули две светящиеся точки. Звериные глаза! Сенака в ужасе боялся шевельнуться. Из темноты в зал ступил тихонько зверь. Он напоминал собаку и был так мерзок, что не передать словами. Его голова была чем-то средним между той, что у диких псов, и той, что могла принадлежать огромной крысе. Ее облезлый хвост веревкой волочился по камням. Оказавшись в зале, зверь прижал уши и, опустив злобную морду к самому полу, ощетинился, выставив наружу желтые клыки. Раздался звериный рык.