Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

Каждый сел к столу со своей глиняной миской. Разнесли горячую пшенную кашу. Хлопнула дверь во двор, и тут же в коровнике приятно запахло копченым мясом. Это Захар с двумя красноармейцами принес закопченную целиком свинью. Тушу положили на лавку и тут же начали кромсать, передавая отрезанные Kyoto к столам.

Ангел сидел рядом с Архипкой-Степаном и горбуном.

Архипка-Степан был чем-то удручен. Он сидел неподвижно, уткнувшись взглядом в миску с кашей.

- Эй, счетовод, - повернулся один из красноармейцев к горбуну. - Твоя скоро рожать будет? Да?

- Ага, - промычал, жуя мясо, горбун.

- Моя тоже, - сказал красноармеец, широко улыбаясь.

Ангел тяжело вздохнул.

Архипка-Степан посмотрел на него пристально и снова опустил свой взгляд на кашу.

После завтрака жители Новых Палестин разбрелись кто куда, но большей частью повыходили снова на заснеженный двор.

Наступала первая зима в Новых Палестинах, но грядущих морозов никто не боялся. Амбары и погреба были уже заполнены запасами. У речки, еще не замерзшей, осенью поставили сруб, полностью закрывший печку-коптильню, Теперь там жил Захар, жил и работал, коптил и мясо, и рыбу, и птицу всем, кто только ни просил об этом. Приходили к нему и крестьяне из ближнего колхоза, и из трех закопченных для них куриц всегда одну оставляли коптильщику, и от каждого поросенка отрезали Захару по окороку, так что и мясные запасы Новых Палестин увеличивались быстро, ведь все заработанное коптильщик отдавал к общему столу, кроме, конечно, того, чем утолял собственный голод. Часто к нему стучались и любившие выпить новопалестиняне, обычно в компании с бригадиром. Требовалась им, ясное дело, закуска, а в благодарность они охотно наливали Захару кружку, а то и второю самогона. Самогон Захар не пил, однако брал и сливал в большую бутыль и хранил у себя под лавкой на всякий случай.

Снова скрипел снег под ногами ангела - шел он вниз к полю. Хотелось удалиться и как бы издали поглядеть на село-холм, жителем которого он стал. Хотелось наедине с собой подумать об этих людях, рядом с которыми он теперь жил. Морозный воздух с каждым вдохом вселял бодрость в тело и мысли ангела.

И вдруг глухо зазвенело над полем било, и ангел обернулся, увидел, как побежали вверх, к главному коровнику, катавшиеся на салазках. Испугался ангел, что беда случилась, и тоже туда побежал.

А снег скрипел, и морозный воздух колол щеки.

Добежав до коровника, ангел ввалился в открытые двери и только там остановился, красный и запыхавшийся. . Впереди за печкой стояла гурьба народа, стояла она кругом, и ангел приблизился.

- Что там? - спросил он хромого красноармейца, старательно заглядывавшего вперед, за головы других.

- Не вижу, - раздраженно ответил тот. И тут прозвучал оттуда, из середины человеческого круга, стон.

- Ой, Господи! - прошептала стоявшая рядом крестьянка. - Хоть бы без мучений...

- Умирает кто? - спросил у нее ангел.

- Не-е, - ответила она, не оборачиваясь. - Горбуна баба рожает...

- Ишь! - услышав, что происходит, как-то хитро ухмыльнулся хромой красноармеец и стал протискиваться вперед.

Ангел пристроился за ним, и чудом удалось им выбраться к первому ряду стоявших кругом новопалестинян, окружавших плотным человеческим кольцом лавку, на которой лежала животом вверх знакомая всем круглолицая молодица, обхватив этот самый живот руками и придерживая его, словно рвался он куда-то.

У лавки копошились две бабки, но что они делали - понять было трудно, пока одна из них не постелила серое полотно на лавке под ногами у рожавшей.

Рожавшая дернулась, еще крепче схватила руками свой живот и застонала так громко, что человеческое кольцо на мгновение расширилось, словно от испуга.

Ангел увидел горбуна, стоявшего у печки.

А рожавшая тем временем застонала еще громче, и обе бабки подбежали к ее изголовью, наклонились над ней, шушукаясь, а потом взяли ее же руки и уперлись их ладонями в живот.

- Дави, дави! - сказала одна из них.

Рожавшая попробовала, но тут же с криком откинулась на лавку.

Тогда бабки стали руками мять живот, то и дело поглядывая на уставившуюся широко открытыми глазами на потолок роженицу.

Ангел почувствовал вдруг дрожь в коленях и отвел свой взгляд от лавки. Как-то не по себе ему стало. Посмотрел на лица окружавших лавку людей, увидел среди стоявших и Архипку-Степана. Все эти люди имели вид такой торжественный и гордый, что сам ангел на мгновение проникся этим непонятным ему чувством, замерев и забыв про дрожь в коленях.

И тут рожавшая завыла. Бабы снова насели руками на живот, и в этот момент красный сморщенный комочек вывалился из утробы рожавшей на серое полотно, и столпившиеся вокруг новопалестиняне прильнули ближе, наклонившись и оглядывая младенца.

- Ай, нож где? - спрашивала тонким голосом одна из двух баб-повитух. Пуповину перерезать надобно... Нож-то?..

Но никто не слушал ее. Люди остолбенело смотрели на лавку.