Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

- Здравствуйте... - прошептал смущенный ученик, остановившись посредине кабинета.

- Ну, чего ты там стал, иди сюда, садись вот! - смягчил Банов голос, подумав, что слишком громко гаркнул вначале.

Завуч, подмигнув не к месту, вышел и тихонько прикрыл за собой дверь.

Мальчик подошел несмело, опустился на стул.

- Так как тебя зовут? - спросил директор.

- Роберт...

- А меня Василий Васильевич. Так знаешь, Роберт, чего я хотел с тобой поговорить? - скосноязычил не знавший, как начать разговор, Банов. - Хотел я с тобой про твое сочинение, в общем. Чай хочешь?

Мальчик отрицательно замотал головой.

- Ну что, на самом деле мамка ни о чем уже не мечтает? А? - спросил, напряженно глядя на лицо Роберта, директор школы.

- Не-е. Не мечтает...

- Ну а ты пытался мамке помочь? А? Ты-то сам как к этому относишься? Сам ведь мечтаешь наверное?

- Мечтаю, - признался мальчик.

- Ну а о чем ты мечтаешь? - поинтересовался Банов, радуясь тому, что разговор вроде налаживался.

- Хочу летчиком стать.

- Вот и хорошо. Я тебе вот что скажу. Если сейчас о чем-то мечтать - то наверняка все так и получится. Я вот мечтал конницей командовать, а видишь директором школы поставили. Это потому, что было трудное время. А когда ты вырастешь, будет совсем другое время, и ты сможешь стать летчиком. Главноеверить. Понял?

- Ага. - Мальчик кивнул и первый раз посмелее посмотрел в глаза Банову.

- Ну а что там у тебя с отцом приключилось? - спросил вдруг Банов, стараясь изобразить на лице печальную серьезность.

- Отравили. - Роберт снова опустил глазами уставился в поверхность стола.

- Кто?

- Старые большевики...

- Да не может быть! Откуда ты это знаешь?! - возмущенно удивился директор.

- А он сам перед смертью сказал. Их туда пятерых пригласили, накормили вкусно какой-то селедкой, а потом к утру они все умерли..

- Кто они? Кто все?

- А из бывших анархистов...

Банов прикусил губу. Хоть он и думал, что это может быть тот самый Ройд, но подтвердившаяся догадка оказалась для него шоком. Да еще тут это отравление, с которым, конечно, надо бы еще разобраться. Нельзя же ребенку так просто на слово верить!

- Ну что, ты вот, Роберт, как бы это... меня со своей мамкой познакомил бы... А? - сказал после паузы Банов. - Может, мы бы с ней поговорили, а там, глядишь, она и снова мечтать начнет, и жизнь у вас получше, повеселее, что ли, станет...

Мальчик пожал плечами, не отрывая взгляда от столешницы.

- Ну ладно, иди домой. Да скажи мамке, что я как-нибудь зайду к вам! Банов встал и протянул мальчику здоровенную жилистую руку.

Роберт пожал ее, но только не почувствовал этого пожатия директор. Пожал и, промямлив "До свидания", пошел к двери.

До позднего вечера сидел Банов за столом и думал. Думал о разном, но всегда после "разного" мысли его возвращались к этому рыжему мальчишке, его матери, к самому, теперь уже покойному Ройду, для которого в жизни были только два удовольствия: женщины и борьба.

Начинало темнеть. Директор включил свет, достал из несгораемого шкафа сочинение Роберта и переписала его титульного листа адрес в свою записную книжку, после чего снова возвратил сочинение на место и тщательно закрыл тремя ключами несгораемый шкаф.

На улице все еще чувствовался теплый ушедший день. Из-за дальних домов выглянула луна, показавшаяся Банову похожей на инвалида.

До Второго Казачьего переулка было минут десять ходьбы. Не больше.

Дом Банов нашел легко. Зашел в парадное, поднялся по широкой лестнице на второй этаж и остановился перед дверью с номером четыре. Слева на стене висели две маленькие таблички, устроенные на гвоздях под кнопками звонков: "Шкарницкий - звонить один раз", "Ройд - звонить два раза".

Банов задумался. Своих соседей по коммуналке он не любил, а значит понимал, как много вещей в бытовой и в личной жизни зависит от них. И, должно быть, поэтому, рука потянулась к кнопке звонка Шкарницкого. Тем более тот факт, что в разные звонки надо было звонить еще и разное количество раз, как бы насторожил директора школы. Это как раз и показывало, что совместная жизнь этой коммунальной квартиры в трехэтажном старинном доме, возможно, была излишне усложнена.

Шкарницкий, открыв входную дверь, оказался человеком малоприятной наружности, худым, высоким, сальным. И дело было тут не только в его давно немытых волосах, а и во всей внешности, включая и давно не стиранную одежду.

- Вы ко мне, товарищ? - встретил он Банова вопросом.

- Да нет, мне товарищ Ройд нужна, - ответил Банов, разглядывая стоявшего перед ним человека.

- А читать на стенах вы умеете? - без особого возмущения, но довольно неприятно вопросил Шкарницкий. - Там же написано: "Ройд - два звонка" и к тому же в другую кнопку!

И тут же, сказав это, Шкарницкий захлопнул дверь, так и не впустив директора школы в квартиру.

Ошеломленный Банов постояв пару минут в недоумении, придавил дважды кнопку звонка Ройд.

Минуту спустя дверь снова открылась. Женщина лет тридцати с лишним, с короткой аккуратной стрижкой, одетая в домашний сиреневый халатик, предстала перед Бановым, и он, смутившись, жевал губы, словно забыл обычные русские слова.