Сказание второе: Плач Волка (СИ)

Чем дольше затягивалось путешествие, тем сильнее начинал нервничать молодой князь. С каждым днём он чувствовал, что странное ощущение в груди и ночные кошмары усиливаются, но в последнее время это стало просто невыносимо. Эйд тщетно пытался нормально уснуть. Он даже пил противные отвары, которые готовил ему Тиатсаал, но ничего не помогало. Едва Траин закрывал глаза, как в его голове мгновенно вспыхивали образы, мимолётные обрывки чьих-то видений, разговоров. Юноша различал голоса, и сначала он не понимал, чьи они. Но чем дольше вместо обычных сновидений приходили кошмары, тем сильнее Эйд начинал в них погружаться. Спустя какое-то время он к ужасу своему обнаружил, что неизвестный язык, на котором говорили голоса, становится ему понятен.

А потом Траин вдруг осознал, что существа, с которыми он говорит во сне - его братья. Но не Левый и Правый. Нет, это были совсем не сарки. Один брат был хитрым и ловким, вечно юным и забавным. Он любил подшучивать над своими близкими и друзьями, и Эйд почему-то его за это не любил. Второй брат был холодным и мрачным, слишком эмоциональным, и из-за вспышек ярости все его боялись. Все, но не Эйд. Этот брат ему нравился больше, чем тот, другой, вечно шутящий и достающий своими расспросами. Были у Траина ещё третий брат и сестра, но их он помнил смутно, словно они всегда были далеко, держались от него на расстоянии и почти не говорили. Но и их Эйд любил. Они были его семьёй, его плотью и кровью. А потом пришли другие.

На этом сны Камышового Кота постоянно обрывались. Он просыпался весь в поту, руки его дрожали так, что юноша даже не мог ждать стакан. Ему хотелось пить, но вода проливалась мимо рта, ему хотелось говорить, но голос не слушался. Лишь под утро Эйд приходил в себя и снова рассказывал Тиатсаалу видения своего ночного кошмара. Старик никогда ничего не говорил в ответ, только доставал из кармана трубку, раскуривал её и принимался мрачно и загадочно смотреть на горизонт.

Эйд не знал, почему он думал о своих снах именно сейчас, посреди пути, когда солнце пылало в зените и даже не думало клониться в сторону острых горных пиков. Но в какой-то момент Траин почувствовал, как сердце учащённо забилось в его груди, а ноги сами понесли куда-то в сторону. Тиатсаал прокричал ему что-то, но юноша не расслышал. Он пришёл в себя только возле огромной белой сосны - каждая её иголочка была покрыта инеем и сверкала в лучах полуденного солнца. Обернувшись, Эйд понял, что старик остался далеко позади, и его крики едва были слышны.

Грубый мех Левого защекотал ладонь Траина, и юноша, улыбнувшись, потрепал волка по холке.

- Я здесь, брат, - прошептал он и вновь осмотрел огромную белоснежную ель, величественно возвышавшуюся над ним на десятки метров. Это дерево отличалось от всех тех, что встречались путникам раньше. Те маленькие ёлки и сосенки ни в какое сравнение не шли с этой царицей, которой, казалось, вполне могло было быть видно самые дальние земли Сангенума. Эйд изумлённо смотрел на неё, чувствуя, как перехватывает дыхание, и вспомнил о Тиатсаале лишь тогда, когда старик, пробравшись через сугробы, грубо пихнул его в плечо наконечником посоха.

- Будешь так резво бегать, и непременно заблудишься, мальчик, - прохрипел мудрец и остановился. Запрокинув голову, он осмотрел величественную ледяную ель, и губы его дрогнули в широкой улыбке.

- Разве деревья бывают такими большими? - восхищённо прошептал Эйд, не веря собственным глазам.

- Эта красавица ещё совсем молоденькая.

- Молоденькая?! - Траин с изумлением посмотрел на Тиатсаала. - Ты хочешь сказать, что она вырастет ещё больше?

Старик приглушённо рассмеялся и, подняв посох, указал его концом куда-то далеко вперёд. Эйд обернулся и почувствовал, словно ледяной воздух колом встаёт в его горле и начинает медленно душить. Такого ощущения своей абсолютной ничтожности Траин ещё не испытывал никогда в жизни.