Сказания Дарины. Книга вторая.

Бабка назвала меня 'даром божьим', постепенно это прозвище перешло в Дару, да так и осталось.

- Ох, Дарочка, - приговаривала она - это ж жалость-то какая! Красота-то неземная, а немая... Тебе бы, детонька, голосок бы колокольчиком, да смех радостный, весь Мир бы наш у ног твоих лег... А уж король бы сразу прислал сватов для нашего принца. А он у нас красааавец! - причмокивала бабка губами и хитро подмигивала - Как раз под стать тебе, Дарочка!

Я молчала. Мне хватало одного принца выше крыши. Чуть не угробил, гад! На принцев и прочих коронованных у меня была теперь аллергия. От одного слова 'принц' передергивало в душе. Но бабке об этом знать было не обязательно.

Силы тела постепенно восстанавливались, только мысли замерли. Думать совсем не хотелось. Сказывалось полное энергетическое и общее истощение после остановки волны отдачи древними заклинаниями Бореля.

Бабка Устинья с утра до ночи хлопотала по хозяйству, я старалась понемногу помогать ей. Многому у нее научилась: она что-то делала из того, что я не умела, внимательно смотрела, повторяла за ней. Бабка снова что-то показывала, я снова повторяла. Она радовалась, что помощь появилась. Вечерами, при каганце, ставили кудели, пряли пряжу.

Иногда бабка брала меня с собой в лес собирать травы, цветы, коренья. Я с удовольствием слушала ее рассказы о природе, о качествах и натурах растений этого Мира, училась по-здешнему подходить, думать, работать с эмоциями, когда собиралась сорвать цветочек, листочек или выкопать корешок.

Ее практические методы в корне отличались от тех, которые я знала с детства и изучала в Школе и Академии.

Бабка Устинья, так она мне назвалась, все сетовала, что передать мне свои заклинания и молитвы не может, потому как 'такая красота и немая', а все надо проговаривать или петь, утирала краешком платочка влажнеющие глаза. Ей нравилось расчесывать мои длинные волосы, заплетать их то так, то эдак, украшать цветами и травами.

* * *

Однажды, когда мы сидели на улице, она возилась с косой, а я перебирала собранные на рассвете расстения, бабка Устинья заколола косу высоко и вдруг ахнула и схватилась за сердце. Обернулась к ней. Она смотрела на меня широко открытыми глазами, прижав руки к груди. Я удивленно подняла брови.

- Дарочка! Так это у тебя настоящие бриллианты! А я думала стекляшки какие! Может ты и есть та самая невеста из сказки с заколдованными украшениями невесты, а? Может ты и говорить-то не можешь из-за них, а? Не может же быть такого, чтобы такая красавица всем одарена была, а речью людской нет!

Я покачала головой, вернулась к травам.

В этот день бабка с меня глаз не спускала. Я не обращала на нее внимания, занималась хозяйством.

Чуть окрепнув начала уходить в лес, а еще позже, в горы. С каждым разом все дальше и дальше. Но вечерами возвращалась.

Бабка Устинья останавливала меня, когда я слишком сильно увлекалась то колкой дров, то подправкой соломы на крыше, но я старалась не замечать ее ворчания и завершала начатое. Умения и навыки начали возвращаться быстрее, но думать все еще не хотелось.

Иногда приходили люди, просили снадобья от хворей, да для хозяйских нужд. Она спокойно давала и не просила оплаты. Тогда я пряталась, старалась не попадаться посторонним на глаза, чтобы не видели, не болтали языками, еще беду какую наболтают.

* * *

Однажды проснулась на рассвете, выскользнула на поляну перед домом. Легкая мокрая завесь держалась в воздухе. Роса. Пробежала по поляне, лесу, покаталась по траве, вернулась мокрой, когда небо посветлело. Теперь я знала, что вот-вот настанет мое время уходить. Старушка стояла на пороге, крестив руки на груди, задумчиво наблюдала за мной.

- Роса это хорошо, - одобрительно сказала она, когда я подошла - роса, она силу дает, душу лечит. Глядишь и тебе, деточка поможет.

- Спасибо на добром слове, бабуля. И вообще, за все Вам спасибо великое - впервые подала голос и поклонилась ей в пояс.

- Ой! - пошатнулась бабка - Счастье-то какое! А я-то думала, что ты немая, деточка! А у тебя и голосок-то какой красивый!

- Мне бы одеться, бабуля...

Скользнула мимо нее в избу. Она пошла за мной, позвала к сундуку со старыми одежками.

Взяла то, что она дала, надела. Старые вылинялые порты и широкая мужская косоворотка были как раз тем, что надо. Бабка понимала, что мне лучше в девичьем платье не показываться. Потом греха не оберешься.

Теперь бабка болтала без умолку, рассказывала и про покойного старика, и про загинувшего где-то в городище сына, и про свою загубленную в лесах жизнь. Болтала о молодости, о парубках, что за ней толпами ходили, о своем выборе мужа. Я слушала и молчала.

Лицо Ариса то всплывало в памяти, то снова затиралось серым пятном. Я не мешала памяти, не мешало сознанию. Пусть делает само что нужно.

В той предрассветной росе я вспомнила себя. Будто фильм просмотрела о своей жизни. Вспомнила, что на мне еще лежат обязанности и, пока я не выполню то, что должна, не смогу вот так, беззаботно, как эта бабулька, жить в глуши, варить травки, пользовать деревенских и ни о чем не думать.