Сказания Древней Японии

– Правду, значит, говорит мне жена, что, любя сильно покойную мать, ты задумала извести ее, другую твою мать, и втихомолку занимаешься колдовством. Родная, неродная, но мать есть мать, а дочь – дочь, и сколько втолковывал я тебе раньше, что ты от всей души должна выказывать по отношению к ней дочерние чувства. Какой демон совратил тебя с пути, что ты стала такой бездушной, ты – несчастное существо, не знающее, что такое дочерняя почтительность и любовь.

Он увещевал и упрекал дочь, и слезы гнева стояли в глазах его. Можно ли было смолчать девушке на эти упреки в том, в чем неповинна она была ни телом, ни душой.

Как огонь, вспыхнула она и, обхватив колени отца, заговорила:

– Слушай, отец! Жалости у тебя нет, если позволяешь себе говорить так. Пусть я глупа, пусть зла, но неужели позволю я себе колдовать над тою, которую ныне зову матерью? И во сне никогда не снилось мне такое. Это, наверное, наговорил тебе кто-нибудь, и затмилось сердце твое. А если не так, то самого тебя, отец, смутил дьявол. Я же чиста и непорочна в этом, как утренняя роса.

Но не внял отец словам ее:

– Зачем затворяешься ты последнее время у себя в комнате? Мало того, сейчас вот, лишь только увидела ты меня, что ты спрятала в рукав? Покажи сейчас же, что это такое.

«Отец все еще сомневается. Остается только признаться во всем, так будет лучше», – подумала девушка и вынула из рукава зеркало.

– Вот что. Я смотрела в него, – сказала она, кладя зеркало перед отцом.

Он не ожидал этого:

– Да ведь это то самое зеркало, что я когда-то принес в подарок твоей матери из столицы. С какой же, собственно, целью смотрела ты в него?

– Ах! У этого зеркала особое чудесное свойство.

Затем девушка подробно, без утайки, передала отцу предсмертное завещание покойной матери, но отец все еще как будто был в сомнении.

– Душа матери находится в этом зеркале, и всякий раз, как ты начинаешь тосковать по ней, она появляется в нем? Невероятно это что-то.

– Нет, нет, я ничуточки не лгу. Ты не веришь? Вот, смотри! – Поставив зеркало против своего лица, так что оно отразилось в нем, она убежденно воскликнула: – Вот она. Ты все еще будешь сомневаться?

При виде этого отец только всплеснул руками:

– Действительно, ты удивительно почтительная, любящая дочь. Лицо, которое отражается в зеркале, это твое собственное лицо. Ты считаешь его изображением матери, но ведь ты и покойная мать точь-в-точь похожи одна на другую, это именно и думала тогда мать, завещая тебе зеркало, в этом сказалась ее мудрость. Не зная этого, ты видела в нем только изображение матери и облегчала скорбь свою, глядя на него каждое утро, каждый вечер… Нет, не козни в этом, глубокая любовь дочери сказалась тут. Я глубоко тронут этим. И как только мог я не понять таких чувств, как мог поддаться словам твоей мачехи, чуть не возненавидеть тебя, делать тебе упреки! Прости меня, дочь моя!

Сильная жалость к своему детищу-дочери пронзила все существо его, и он залился слезами. Стоявшая давно уже за дверью и наблюдавшая за всем происходившим мачеха вдруг решилась на что-то и, войдя быстро в комнату, преклонилась перед девушкой:

– Виновата я, виновата. Не зная твоего преисполненного дочерней любви сердца, я по свойственному мачехе чувству сильно возненавидела тебя, не знающую ненависти, тебя, ни в чем не повинную. Я обвиняла тебя в колдовстве, когда ты только всего и делала, что смотрела в зеркало. Я наговорила на тебя отцу. Велико заблуждение, велика вина моя. Но изменилась отныне душа моя, и хотя не родная дочь ты мне, хотя не рожала я тебя в болях и муках, все же буду любить я тебя, сколько есть сил моих. Пусть все, что было до сих пор, забудется, как водою унесенное, прошу тебя, люби меня, как родную мать свою.

Краска раскаяния покрыла лицо ее, и она, не переставая, просила прощения.

Успокоился тогда и отец. Еще от себя стал он делать увещевания и наставления им обеим. После этого мачеха и падчерица стали дружны и неразлучны, как рыба с водою. Никогда уже больше не появлялось у них и тени несогласия…

И стала легка им жизнь, и стал их дом полной чашей.

Дед Ханасака