Сказания Корнуолла

— Как я и говорил тебе, это тревожные времена. Король Уэльса отправил ко мне посланцев. С Севера явились враги на длинные кораблях и разоряют его побережье. Он просит помощи и эту помощь я должен оказать ему без промедления. Раз мне придётся покинуть Корнуолл, ты должен править на моём месте, пока я не вернусь, поэтому я вешаю тебе на шею этот шнурок, свитый из шёлка, на котором висит Золотой Ключ. Хорошенько береги его и помни древний стих:

Тот, кто владеет сим золотым ключом

Всегда владыкой Корнуолла будет.

А когда враги будут изгнаны или даже уничтожены, я вернусь; мне нелегко оставлять тебя в это время, когда ничто не должно встать между тобой и твоей невестой, кроме мыслей о любви до гроба.

— Не опасайся, отец и возвращайся, как настанет время, — ответил сын, — пока ты будешь отсутствовать, с Ключом ничего не случится, а моя невеста Мэрилин во всём поможет мне, потому что она кажется мудрейшей и прекраснейшей леди.

Поэтому Эрик уехал в сопровождении своих воинов, лучников и пикинёров, и мост замка был поднят; но Брэда-кормилица и Рассел-лесник тревожились и долго беседовали в ту ночь об их любимом принце, его внезапном вступлении в возмужалость и её обязанностях. Но леди Мэрилин пришла в опочивальню к своему мужу, затворила дверь и заперла её, пока Бальдер лежал на кровати и восхищался красотой жены — но недолго.

— И меня печалит, что такая прекрасная леди, как ты, обдуманно сочеталась с подобным мне, — грустно промолвил он.

Она рассмеялась над ним.

— Я вышла за тебя, потому что так захотела.

— Но почему ты захотела этого? — спросил он.

— Из-за того ключа, что ты носишь на шее. Много лет назад Князь Тьмы, которому помог твой великий предок, уничтожил Людей-Жаб, веками правивших Корнуоллом. Лишь один смог сбежать и это был мой отец. Вскоре после того твоего рождения, Сесил, Властитель этой страны, убил моего отца, убил его самым ужасным и безжалостным образом. Я последняя из своего племени. Уловками я добилась брака, ибо, хоть твой отец и умеет сражаться, выше шеи он просто добродушный дурень. Весть из Уэльса была всего лишь частью моего плана, чтобы твой отец узнал, когда станет слишком поздно. Мои эльфы окружили замок. Позже ночью, когда я отдохну, то поставлю на окно свечу. Тогда шёлковый шнурок будет висеть у меня на шее, а золотой ключ — между моих грудей; мои воины ворвутся в замок, разрушать и убивать корнуолльцев и мы вновь станем править Корнуоллом. Слишком поздно твой отец узнает об этом, слишком поздно. — Она весело расхохоталась и закончила, — И именно поэтому я вышла за тебя, несчастный дурак!

Обхватив его своими прекрасными руками, она подняла его с брачного ложа и скатила на пол: потом она сняла свадебное платье и серебряные башмачки, и Бальдер понял, что она говорила правду, потому что пальцы её ног были длинными и перепончатыми, как у жабы. Она грубо сдёрнула шёлковый шнурок с его шеи и повесила на свою, затем, с зажжённой свечой на сундуке у изножья кровати, она улеглась поудобнее и вскоре заснула — ибо ей нечего было опасаться — нечего опасаться подобного новобрачного.

Сын Эрика, внук Сесила, Бальдер, совсем не Прекрасный, лишь тем, что выше шеи, беспомощно лежал на полу. Он думал о Корнуолле, его земле, где столько лет царил мир и понимал, что он, только он стоит между счастливым народом, и смертью и горем. Поскольку сказать тут было нечего, то он не говорил ничего. Но выжидал, понимая, что, хоть он и утратил ключ, никто из эльфов это не узнает, пока свечу не поставят на окно.

Его невеста, столь прекрасная Мэрилин, последняя из народа Жаб, с руками Венеры и лягушачьими ногами, лежала на ложе, спящая, выжидающая, видящая сны. Наконец она, должно быть во сне, свесила одну белую руку с ложа и коснулась ладонью пола. Тогда Бальдер понял, что, возможно, судьба отдаёт её на его милость. Он очень осторожно перекатился и снова — уловка, которой он научился на луговой траве. Теперь его лицо было лишь в нескольких дюймах от запястья дьяволицы. Он изогнул шею, сильную, бычью шею и раскрыл рот; потом внезапно схватил это запястье и вцепился в него челюстями, которые уже много лет, раз схватившись, не отпускали.

Женщина-жаба завопила от боли.

Дёрнувшись, он стащил её с кровати.

Она била его по лицу свободной рукой, но он просто усиливал хватку, встряхивая её руку, как терьер трясёт крысу. Её кровь заливала ему лицо, но он всё сильнее сжимал челюсти. Она волокла его по полу, пытаясь добраться до свечи, а с ней — до окна; но, хотя раз и другой она почти достигла цели, каждый раз могучим, почти судорожным движением он опрокидывал её на пол. Наконец она свалилась без чувств, от боли и потери крови. Именно этого он и ждал. Открыв рот, он толчками полез вверх и заново вцепился ей в плечо. Она очнулась лишь затем, чтобы вскрикнуть и снова упасть в обморок. Теперь, прилагая все силы, он добрался до её шеи и сжал на ней, под подбородком, свои челюсти. Почти теряя сознание, он подумал:

— Всё, что мне теперь нужно делать, это крепко держаться.