Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов

Низкая темная фигура висела на скале, упорно работая молотком и долотом. Ненелог закончил вырубать предплечье, через несколько дней примется заполнять щель черепами. Даже если он и заметил Альтсина, маленькую фигурку в бурой сутане в ста футах ниже, то не дал этого знать. Между скульптором и орденом существовал негласный договор: Ненелог делал вид, что не замечает монахов, они не вспоминали о его работе.

Привратники Дома Сна не были частью официальной религии Империи, относясь, скорее, к фольклору, народным или варварским суевериям. На континенте любой храм с легкостью запретил бы подобное творение, не говоря уже о проблемах с материалом, но тут правили сеехийцы. Если орден хотел вести миссионерскую деятельность среди окрестных племен, то не должен был совершать ничего, что местные посчитали бы оскорблением. А потому Братья Бесконечного Милосердия делали вид, что не обращают внимания на гигантский барельеф, а безумный авериец вел себя так, словно не замечал монахов на пляже.

Ну и был еще, естественно, вопрос доброй воли Совета Камана, который сообразил, как много кораблей меняет курс, чтобы поклониться Привратнику, а часть из них потом сворачивают в порт. В последние годы жилье и содержание Ненелогу предоставляли за счет города.

Политика и деньги. Сила и смазка, лежащие в основе вращения мира.

Альтсин остановился и осмотрел барельеф полностью. Печальная фигура, увиденная под углом, искажавшим пропорции, производила еще более угнетающее впечатление. Словно Привратник мог расплакаться в любой момент. Вор глянул на скульптора, и ему захотелось навестить того в городе и расспросить, что он станет делать, когда завершит свое творение. Чем займется человек, немалый кусок своей жизни посвятивший созданию произведения, увидеть которое смогут немногие, – и слишком старый, чтобы пытаться превзойти собственное мастерство еще одним шедевром? Какая цель останется впереди? Проведет ли он остаток своих дней, присматривая за Привратником? Подновляя вырванные зимними ветрами и осенними штормами черепа? Пока однажды веревка под ним не оборвется, а до земли не окажется побольше тридцати футов? И тогда уже его собственные кости присоединятся к останкам несбордийцев, и, может, кто-то однажды возмет и его череп и разместит в каменной расщелине – чтобы тот смотрел на океан.

Вор встряхнулся. Задрожал.

Это начиналось снова. Наверное, начиналось, поскольку – чтоб ему было пусто – он не мог быть уверен до конца. Но, похоже, да. Мысль, которая разворачивается соцветием непривычных ассоциаций, наливается соцветием чужих вопросов и сомнений и мгновенно выбивает его из равновесия.

Неужели это снова ты, сукин ты сын? Снова ты?

Нет ответа.

Он научился такому в последние месяцы. Реагвир. Владыка Битв, Властелин Меча, Победитель Тьмы… Или, скорее, безжалостная, чокнутая скотина, утопившая в крови половину мира, пока остальные Бессмертные с отвращением не отвернулись от него, а собственные дети – не взбунтовались, попытавшись его убить. И именно ему, Альтсину Авендеху, словно во всем проклятущем Понкее-Лаа не было других людей, довелось ранить ладонь о клинок меча, ТОГО меча – и втереть кровь в рукоять, чтобы очнуться с головой, полной кошмаров, нежелательных воспоминаний, ужасающих видений. Он все еще помнил, как отдался на суд реки, которая выплюнула его из своих глубин; до сих пор не понимал, зачем она это сделала. Из милосердия? Из отвращения? Или из страха?

Кошмары наяву уже не навещали его, не было также пробуждений в черном, словно морские воды, сне без мечтаний – как и коротких, мгновенных помутнений памяти. После случившегося в городе, после резни на крышах и окровавленном моле все исчезло.

Начался следующий этап, куда более опасный.

Появились мысли, эмоции, рефлексы, о которых Альтсин никогда ранее не подозревал. Как, например, миг назад – что ему за дело до судьбы человека, которого он не знал, с которым не обменялся ни словом – да что там, даже и взглядом? Если этот глупец хотел посвятить жизнь каким-то там суевериям, чтобы закончить жизнь кормом для крабов, – то это его дело. Альтсин Авенедех, вор из Понкее-Лаа, никогда бы ни о чем таком не задумался, поскольку жизненный девиз его звучал: позволь людям делать любую глупость, какую они захотят, – тогда они меньше присматривают за своими кошелями.

А теперь – на тебе: внезапное желание философской дискуссии с ополоумевшим скульптором.

И это было еще не все.

Его одолевали короткие, возникающие из ниоткуда вспышки злости, неожиданные решения, желания, волны отвращения, накатывавшие так внезапно. Как сегодня. Сперва утром, во время завтрака, он едва не вызверился на приора, благодаря милости которого нынче гостил в монастыре; потом на него накатило желание проведать часовенку Лааль; после – появилась убежденность, что на примонастырском кладбище происходит нечто страшное, а еще через миг его охватила бездонная, словно Оверийская расщелина, немочь. Ему захотелось вернуться в келью, лечь и уснуть.