Сказания не лгут (СИ)

Спохватывается, краснеет от досады и воровато оглядывается: не слышал ли кто? Он не умеет слагать песни так хорошо, как его отец или Хильперих. И слух у него не слишком точен. Да что оглядываться? На либурне всегда кто–нибудь рядом окажется. Ну, гребцам не до того, а вот воины или торгаш наверняка слышали. Показалось, что сидящий рядом толстенький, подвижный Басиан, хозяин каравана, насмешливо щурит глаза, и с противной ухмылкой человека, который помнит тебя, когда ты ещё в колыбель мочился, понимающе кивает.

Ну и альисы* с ними! Голос у Атанариха приятен, а сфальшивить, распевая песню, которую никто до тебя не пел, нельзя. Как нельзя сбиться с пути, если не знаешь, куда идёшь.

– Басиан – поворачивается Атанарих к крексу. – Расскажи мне о хаках.

За долгий путь Атанарих много раз просил Басиана рассказать, и каждый раз внимательно слушал скороговорку купца, где причудливо мешалась книжная речь с обыденной: «В давние времена были народы небывалых великанов, которые в своей гордыне прогневали Солюса*, и тот заточил их в землях на краю света. Но, по грехам нашим, Солюс попустил им выйти из тех земель. Языка они не имеют, а только кричат, подобно зверям: «Хак–хак!» – за то их так и зовут – хаками. Воюют у них только жёны, а мужи их ростом малы, нравом робки, в кибитках сидят, растят детей. Хаки эти с малолетства садятся в седло и верхом всю жизнь проводят – на конях и едят, и спят, и совокупляются в повозках, и когда детей родят, то в колыбелях за плечами возят. Едят конское мясо, которое сырым кладут под седло и так вялят. Пьют конское молоко. Одеваются в конские шкуры. Всё, что не даёт конь, добывают грабежом или выменивают у торговых людей». Но теперь купец только ворчит:

– Сто раз рассказывал! Через день доберёмся до Торгового острова, сам насмотришься! Ты вот что лучше послушай. На Торговом острове закон таков – ссоры и драки запрещены.

Атанарих морщится:

Знаю! Сто раз слышал: все вокруг сразу разнимать кинутся, правому и виноватому по шее наваляют, потом платить пеню придется…

- Сто первый послушай, - ворчит Басиан, - Пени за тебя кто платить будет? Введешь в убыток. – и смеётся.

Атанарих понимает, что Басиан шутит, но улыбаться не хочется. Вздыхает раздражённо, поднимается и отходит к мачте. Достаёт меч из ножен. Тот огнём горит на солнце, и Атанарих раздражённо засовывает его обратно. За дни пути по реке он успел его на пять раз отменно наточить и до зеркального блеска отполировать. И каждую железную бляху на своей боевой куртке, и шлем…

Когда же он будет, этот Торговый остров?!

* * *

Торг шёл уже давно. Покупательница – шарообразная хака в парчовом халате, едва не ломающемся от грязи, – яростно тыкала пальцем в амфору с вином, потом, рыча и лопоча что–то, совала короткой лапой за свою жирную спину. Там, со связанными руками и палкой поперёк рта, чтоб не кусалась, стояла светловолосая женщина. Пленница была одета в грязную, порванную в нескольких местах рубаху: хаку мало волновала внешняя привлекательность товара. И то правда – не наложницу, а работницу продавала толстозадая воительница. А рабочие стати и так хорошо видны. Раба ещё молодая, крепкая, здоровая.

– Да что мне твоя дохлятина? – ласково бормотал и медово улыбался, но не уступал Басиан. – У нас такого добра в Нарвенне, что на тебе вшей.

Атанарих почесал нос, пряча улыбку. Точно. Уж на что воняли, пропотев от работы, гребцы на либурне, а такого запаха юноша отродясь не нюхал. Говорят, хаки вообще никогда не моются, а одежду таскают, покуда не порвётся и не сползёт с плеч.

– Быр–тыр–дыр! – брызгая слюной, пыхтела раскрасневшаяся хака, задирая на пленнице рубаху и показывая крепкие ноги, предлагая пощупать мускулы: мол, хороший товар.

– Отдам я тебе вино, только не за эту скотину, а вот за это! – Басиан беззастенчиво ткнул в тяжёлую золотую фибулу на массивной груди бабищи. – Ну, давай, соглашайся. Вино отменное.

– Быр–тыр–дыр! – рычала, тараща узкие глазенки, хака, мотала головой, её длинные сальные косы метались, как змеи.

– Тогда нет, – мотал головой и махал руками в ответ Басиан.

Хака, переваливаясь, сердито пошла было прочь, но видно хотелось ей купить вино. Вернулась, показала два пальца, потом на кувшин, потом на фибулу.

– Быр–тыр–дыр? – это было уже согласие.

– Идёт, – кивнул Басиан, махнул рукой, – Забирай.

Бабища отстегнула фибулу, небрежно бросила на дощатый прилавок, потом оглянулась. Две её спутницы – обе в замызганных овчинных халатах, подлетели, потащили прочь кувшины, а знатная хака со своей пленницей двинулась за ними. Басиан удовлетворенно спрятал фибулу в поясной мешочек, почесал вспотевшую шею:

– Ну, вот, другое дело, а то на что мне её пленница? Того гляди – убежит, а держать в путах – подохнет.

Атанарих подумал, что крексы в этом отношении куда более выгодные рабы – у них нет гордости. А эта – умрёт, а в неволе жить не станет.

– А не обманешь этих зверей. Плохое вино брать не стала, самое лучшее взяла, – внезапно закончил Басиан. – Избаловались. Раньше всё подряд хватали.