Сказания о нартах

Мы остановились на привале у родника. Я и сказал моему младшему: «Хочу немного поспать, а ты возьми с повозки одну сушеную рыбу, помочи ее в воде и, когда она размокнет, разбуди меня. Мы поедим и отправимся дальше». Я тут же уснул, но спал недолго, младший мой быстро разбудил меня. «Хамыц! — сказал он испуганно. — Я взял рыбу, положил ее в воду родника, она вильнула хвостом и уплыла». — «Ты съел ее, ну и на здоровье. Но где же это видано, чтобы сушеная рыба могла уплыть?» — сказал я ему. Но юноша клялся небом и клялся землей, будто сушеная рыба воистину уплыла.

Рассердило меня его упрямство. «Как смеешь ты, молокосос, издеваться надо мной?» — крикнул я, ударил его мечом и рассек надвое. Тут же умер юноша. Сижу я над ним, плачу, сам себя проклинаю: «Младшего своего убил из-за своего брюха! С каким лицом вернусь я к нартам? Как взгляну я в глаза народу?»

Долго так причитал я, а потом вдруг подумал: «А что, если испытать, правду ли говорил мой младший?» Опустил я тело его в воду родника, и вдруг он ожил и таким здоровым выскочил из воды, каким матерью был рожден.

И воскликнул я: «Отныне никогда не буду просить у Бога еще чего-либо. То, что случилось, — это на всю жизнь мне благодеяние!»

Вернулись мы домой и всю дорогу пели веселые песни, шутили и смеялись.

Чудеснее этого ничего я не видел, — так кончил Хамыц.

— Ну, Сослан, теперь твой черед, — обратились судьи к Сослану.

— Что и говорить, — начал Сослан, — много дивного, много чудесного случалось со мной, но обо всем я не стану рассказывать. Однажды охотился я на равнине Зилахар, и меня тоже сопровождал мой младший. Убили мы косулю и устроили привал у подножия кургана. Развели огонь, нарезали мясо на шашлык, надели его на вертел, и сказал я юноше:

«Посплю я немного, а ты, когда шашлык будет готов, разбуди меня. Поедим и будем продолжать охоту». Но только уснул я, юноша будит меня. «Едва я сунул шашлык в огонь, — сказал юноша, — ожила наша косуля, и убежала она». — «Эй, юноша! Шашлык ты, конечно, съел, а все остальное мясо кому-нибудь отдал, — немало путников проходит здесь по дорогам. Ну и пусть будет так. Но зачем ты обманываешь меня?» — сказал я ему. «Небо и землю беру я в свидетели, ни кусочка я не съел, никого я не видел и никому ничего не отдал. Убежала она», — клялся юноша.

Рассердила меня эта дерзкая речь, выхватил я меч и сам не успел опомниться, как разрубил его надвое. «Вот тебе, чтобы не насмехался над старшим!» — крикнул я.

Но когда юноша умер, мне стало его жалко. Стал я плакать и каяться в том, что из-за брюха своего убил младшего. «А что, если испытать, правду ли он говорил?» Разжег я огонь посильнее, насадил юношу на вертел, сунул его в огонь, и вдруг он ожил и невредимый и здоровый явился передо мной. Да еще говорит мне с досадой: «Зачем ты оживил меня? Побывал я в Стране мертвых и плясал там симд со своей покойной женой, а ты, вернув меня сюда, помешал нашей веселой пляске».

Узнав об этом, я тут же вонзил себе меч в грудь, выше сердца, и умер. Очнулся я в Стране мертвых. Вижу, пляшут там симд, и жена моя покойная между ними. Тут же я взял ее за руку и пошел с ней в симде, и сам Барастыр смотрел на нашу пляску. А те, что сидят возле Барастыра, спрашивают его: «Ведь это нарт Сослан, как он попал сюда?»

«Он убил себя, чтобы повидаться с женой, — так попал он к нам», — ответил им Барастыр.

Захватил я жену и вместе с ней вернулся домой из Страны мертвых. Вскоре у меня родился сын, и из шкуры этой лисицы, что мы сейчас убили, намерен я сделать шапку для сына моего. Вот какие чудеса случались со мной, дорогой наш племянник Аца, — так кончил рассказ свой Сослан.

— Ну, а теперь рассказывай ты, Урызмаг, за тобой черед, — сказали судьи.

И вот что сказал Урызмаг: