Сказания о Титанах

Мне же дали Пелион Крониды -- сыну Крона. Мир себе -- мне гору и пещеру. Поклялись мы друг с другом не спорить, битв вовек не вести на Пелионе. Кто же вправе изгонять с Пелиона сына Крона, врачевателя-кентавра? Или жил Хирон не по титановой правде? Или боги позабыли о великой клятве -клятве Стиксом -- между мною и Олимпом? Но Хирон той клятвы не нарушит.

Мне ли с вами биться, лапиты? Сами себя в битвах побьете.

Не лапиты -- вы, Крониды-боги, вы изгнали кентаврово племя с Пелиона. Ваше молчание в небе, слепота ваша лукава, боги. Что укрылись вы за облаками? Что Ириды-мировестницы не шлете? Вы хитрите, Крониды: будто не Хирона ныне изгоняют, а безумное племя кентавров. Что ж, уйдет Хирон с Пелиона. И уйдет с ним правда титанов. Но оставил он смертным корни знания. Берегитесь тех корней, Крониды!

Опустив головы и плечи, слушали лапиты Хирона. А по лесным тропам шаг за шагом шел Питфей, старый вождь лапитов, к другу Хирону на поляну. Труден путь и далек для ног Питфея. Старый вождь, старый воин, старый, старый...

Зато скоры на руку молодые.

Понуро ушли посланцы. Не хотелось им, чтобы покинул Хирон пещеру Пелиона. Но ведь быть тому, как решил сход!

Простился Хирон с Пелионом. Что он взял с собою, какие зелья и коренья, какие камни, не узнали ни лапиты, ни кентавры. Только знали: взял он с собой в чашечке бессмертника каплю заветную амброзии и нес ее бережно до самой пещеры на Малее.

На острове Пелопа гора Малея. Есть и там высоко над морем пещера.

Скоры на руку молодые.

Говорили, спорили, кричали. И казалось, будто двинулся лес со всех скатов, вершин и ущелий к пещере Хирона, на поляну. Отовсюду двинулись лапиты: снизу, сверху, с боков -- всюду листья шелестят воинственных шлемов.

-- Уходи, Хирон, с Пелиона!

Но уже не было в пещере Хирона. Далеко ушел он.

И увидел издалека Хирон высоко над своей пещерой на утесе тьму древолюдей. То Гилей шли на подмогу -- изгонять Хирона с Пелиона. Навалились древолюди на утес, нависающий над пещерой, ухватились за него сотнями рук, уперлись сотнями ног в камни, раскачали утес и сверху обрушили на пещеру Хирона. Всю поляну загромоздили обломки. Дождем камней оросили в глубине под нею долину Думы Пелиона. И одним обломком, утесом, забили древолюди вход в пещеру.

Так был изгнан Хирон, сын Крона, кентавр, учитель героев.

Только далеко за полдень дошел старый Питфей до поляны. Смотрит -- нет поляны. Нет пещеры. Нет Хирона.

Стал Питфей, муже-сосна, перед забитой пещерой. Тяжки сделались ему старые, усталые ноги. Не сошел он больше с того места.

Так стоит он одиноко и грозно, весь рогатый, старым великаном на заваленной обломками поляне, и смолистая слеза каменеет на користой груди сосны-великана. И качает он старой головой, на которой иглистые перья:

-- Где же ты, титанова правда!

Опоздал старый вождь Питфей. Подвели его старые ноги.

ЧАСТЬ III. СКАЗАНИЕ ОБ ИСТРЕБЛЕНИИ ГЕРАКЛОМ КЕНТАВРОВ НА ГОРЕ ФОЛОЕ И ГОРЕ МАЛЕЕ, О РАНЕНИИ КЕНТАВРА ХИРОНА И О ЕГО ДОБРОВОЛЬНОЙ СМЕРТИ Пелопоннесская кентавромахия

Сказание о гостеприимном кентавре Фоле и о битве Геракла с дикими кентаврами на горе Фолое и горе Малее

Еще молод был тогда Геракл, когда отправился он на гору Эриманф искать свирепого вепря-дракона, пожирателя людей и стад. Шел он кружным путем и зашел по дороге на Фолою -- тоже гора Пелопоннеса недалеко от Малеи,-- где в пещере жил гостеприимный кентавр Фол, носивший прозвище Пещерный. Таким другом был Фол Хирону, что называли его даже братом Хирона. Родила же кентавра Фола наяда, ясная Мелия, у подножия горы Фолои от коненогого Силена.

Две конские ноги у Силена и конский хвост сзади, но торс и голова у него человечьи; только еще уши у него конские, и двигает он ими, как конь, и такой у него тонкий слух, что не только звук, но и запахи умел слышать Силен. Различал он голоса любой струи в том ключе под горой Фолоей, где жила наяда Мелия, и мелодии его водяной арфы, и умел играть на сюринге -тростниковом плотике-свирели -- все ее ключевые песенки: и нежные вечерние песенки, и веселые утренние, и призывные песенки полудня, и звонко-говорливые ночные. И так умел он играть на сюринге, и так умел он слышать и слушать арфы струй и все струны и свирели мира, что полюбила его ясная наяда, хотя жил вблизи пастух, полубог-красавец Дафнис.

Красив был Дафнис! Недаром говорили, что иссохла по нем от любви нимфа Эхо -- до того иссохла, что остался от нее только голос -- эхо. Но куда дудочке пастуха Дафниса до сюринги Силена!

Полюбила Силена наяда, хотя дружил Силен с юным богом -- безумящим Вакхом. Пил он с Вакхом вино от первых Вакховых целебных лоз, пил и утром, и в полдень, и вечером, как только оба сойдутся, и тогда пел он грозные песни-рыки и песни-ревы барсов, и львов, и водопадов, заглушая голоса струй, и носился по горам с табунами диких кентавров.