Сказания о воинах-зверях

Бок о бок с берсеркром, облаченным в медвежью шкуру, или, лучше сказать «воином-медведем», стоит «ульвхедин» (ulfhedhinn), то есть «волчья шкура», облаченный в шкуру волка «воин, одерживый волком», или «воин-волк». Родственная связь воин-волк – воин-медведь столь тесна, что оба термина выглядят как взаимозаменяемые. О двух берсерках (буквально: «медвежьих шкурах») в тексте одной исландской саги сказано, что прозвище их было «волчья шкура» (а не «медвежья шкура»). Источники утверждают, что «ульвхедины» (ulfhedhnar) и берсерки (berserkir) действовали как в одиночку, так и небольшими группами. Подчеркиваются также их неуязвимость, свирепость, бесстыдство, то есть отсутствие нравственных представлений, и «сцелера импробиссима» (scelera improbissima) – «постыдное пристрастие к оргиям». В общем, нечто, напоминающее малайский «амок». Так что предания о «волколаках» и «оборотнях», при сравнении с достоверными свидетельствами выглядят, благодаря имеющимся у нас многочисленным сведениям о берсерках, ульвхединах и прочих «зверолюдях», вполне правдоподобными.

Как интерпретировать роль и функцию «воина-зверя» в древнем германском обществе? Несомненно, речь шла о небольшой, резко отграниченной от основной массы свободных воинов группе. В какой-то момент к ней стали относиться с недоверием и страхом, затем с презрением. Берсерков можно было бы, при желании, сблизить с индоарийскими гандхарвами и их греческими родственниками – кентаврами (например, с упоминавшимся выше Хироном). И те и другие, в сущности, «демоны» – полулюди-полузвери. Можно было бы сблизить берсерков и с «целерами» («келерами») – всадниками из свиты первого, легендарного римского царя Ромула – кровожадными, ворующими скот и женщин существами, изгоями всех италийских (а возможно, и не только италийских) – племен, градов и весей (как и положено дружинникам из комитата военного вождя) или с тем же Феврием, покровителем римских всадников более позднего периода – «эквитов» (equites), которые в середине февраля (на «волчий» праздник Луперкалий – по-латыни «лупус» означает «волк») рыскали по Риму, облаченные в волчьи шкуры, наподобие настоящих волков – зверей-спутников бога войны Марса, аналога греческого Арея-Ареса и, возможно, божественного отца Ромула (вскормленного, со своим братом Ремом, волчицей). Все это, конечно, не случайно. Как не случайно и ношение древнеримскими воинами (в частности – знаменосцами) волчьих шкур (наряду с медвежьими, а впоследствии – львиными). В эпоху Средневековья термин «эквит» – «эквес» (eques) стал, наряду со словом «милит» – «милес» (miles), означать рыцаря.

Во всех этих группах «изгоев» (по крайней мере, бывших таковыми изначально, при своем возникновении) совершенно явственно обнаруживается связь человек-зверь, человек-конь (прозаичной римской религиозностью превращенный во всадника – eques), человек-волк, ставший впоследствии «защитником от волков».

Инициационно-воинский компонент всех этих находящихся вне закона полузверей заметен в героических мифах: древнегреческий герой Ахилл был, как мы уже знаем, воспитан кентавром, древнеримские герои – братья Ромул и Рем – вскормлены волчицей. Как ни парадоксально, их роль состоит в том, чтобы обеспечивать порядок, установившийся в данной гражданско-религиозной системе, сама же эта система была символом и гарантией высшего космического порядка. Свирепые вторжения в будничный порядок вещей, систематическое и повторяющееся нарушение табу способствовали их укреплению. Осуществлялось возобновление и повторное обоснование упорядоченного течения жизни, то есть возврат к «давно прошедшим временам», в периодическом напоминании о которых и состоит главная особенность традиционного общества. Так оно сохранило свое собственное лицо. Группы воинов-зверей были организованы как некий священный союз, орден, цель которого заключалась в обеспечении своего постоянного восстановления. Их основная характерная, черта – участие юношей, то есть тех, кого принято включать в разряд, определяемый латинским термином «ювенес» (juvenes). Это слово, означающее буквально «юноши», «молодежь», в действительности констатирует не столько возрастную категорию, сколько первое цветение всех жизненных сил. Знаменательно, что речь идет о воинской общине.

Ведь «ювенес» – это юные воины, выдержавшие инициационные испытания, только что взявшие в руки оружие. Жизненный опыт «ювенес» отражен и в германском материале.

Публий Корнелий Тацит, как уже говорилось выше, выделил среди воинственных хаттов, возможно, родственных малоазиатским хеттам (в этом германском племени юноша считался мужчиной и, соответственно, воином, то есть приобретал полноту гражданских прав, только после убийства противника в бою), отдельную группу, члены которой демонстративно несли бремя добровольного бесчестья: