Сказания о земле Московской

Где находился тогда, в XIV веке, московский торг — неизвестно. То ли в самом Кремле, то ли в Великом посаде, на месте нынешней Красной площади. При археологических раскопках были найдены и гири, и безмены, но эти находки ничего не доказывали, продавцы могли предметы торговли держать у себя дома. Торг несомненно был в богатевшем, растущем численно городе. Церквей во имя Параскевы Пятницы — покровительницы торговли — стояло тогда две: одна — в Кремле, другая — на Великом посаде. Торг должен был находиться возле одной из них. Возле которой? Где они точно стояли? Где копать?

Вот еще немаловажная для истории Москвы тайна, какую предстоит разгадать.

На торгах ежедневно толокся люд: одни продавали, другие покупали. В воскресные дни всегда, в любую погоду, собиралось много народу. И были особые дни, когда вся площадь и ближние переулки оказывались забитыми всяким людом, а по Москве-реке теснились одна к одной ладьи. В такие дни происходил «великий торг», то есть ярмарка.

Ярмарка собиралась ежегодно и продолжалась обычно три дня.

Много тогда народу приходило, приезжало, приплывало в Москву! Вновь после оскудения из-за ордынских набегов поднимались на Руси разные ремесла. Кузнецы, гончары, кожевники, столяры, плотники, другие ремесленники — московские и из ближних сел — раскладывали изделия своих рук на длинных столах, сколоченных из жердей, или прямо на земле, или в особых, защищенных от дождя лабазах.

Вот они удальцы-озорники скоморохи идут подпрыгивая, пляшут в шутовских нарядах по улицам московским. Картина А. М. Васнецова.

Всего того, что продавалось на тогдашнем московском торге, просто невозможно перечислить — так он был богат и разнообразен…

И был он шумным. Продавцы и покупатели переговаривались, торговались между собой долго, после удачной сделки хлопали друг друга по плечам и ладоням и пересмеивались, но, бывало, и спорили, бранились, даже до драки доходило дело.

Изредка длиннобородые бояре степенно вышагивали, приценивались к украшениям для своих жен, встречаясь с другими боярами, кланялись взаимно, на приветствия посадских едва отвечали кивком головы.

На церковной паперти нищие калеки и слепцы пели тихими голосами молитвы, протягивали руки за подаянием.

Много народу толпилось на ярмарке — и те, кто был побогаче, и холопы, какие пришли не столько покупать, сколько потолкаться. Крестьянки с ближних сел, в белых, до пят длинных, с цветными вышивками холщовых сарафанах, с красивыми кокошниками на головах, приехали с мужьями торговать всем тем, чем богата была тогдашняя деревня. Продавали шерсть, холст, мед, воск, овощи, яблоки, другие фрукты, жито — ржаное и ячменное, крупу, птицу, яйца, молоко. Мужья-крестьяне брали своих жен как советчиц на такое важное дело, как покупка или продажа коня, коровы, овцы.

Расхаживали и женщины-москвички, те, кто был победнее. А боярыням с дочерьми полагалось дома оставаться, там они вели все хозяйство, пряли, ткали, вышивали, ходили только в церковь…

И вдруг бубны зазвенели, громкий хохот раздался. Толпа расступилась. Откуда ни возьмись, явились ряженые — с криками, шуточками, прибауточками. На одном личина была напялена — маска с рогами, другой надел вывернутую наизнанку шубейку на козьем меху, третий вовсе бабой переоделся — в сарафане, в пестром платке, еще один вел ручного медведя.

Да это скоморохи объявились! Их тотчас же окружили, со смехом начали слушать, хлопать в ладоши.

— Свят, свят! Сгинь, сгинь! — То длиннобородый дьякон церкви Параскевы Пятницы, тряся посохом, грозился народному веселью.

Ох, не по нутру были церковным властям скоморохи! Из-за этих озорников православный люд вместо молитв предавался греховным «игрищам бесовским». Сколько негодующих слов произносилось в церковных проповедях, провозглашались запретные указы; скоморохов изгоняли из иных городов.

А все равно неугомонные не унимались, продолжали забавлять простой народ своими шуточками, насмешничали даже над боярами. Только великого князя не задевали, за такое их могли до смерти забить батогами…

4

друг разом все стихло. Скоморохи смолкли, заторопились, скрылись в ближнем переулке, потащили за веревку упирающегося медведя.

И опять толпа расступилась. Вдоль лавок золотоордынских купцов медленно вышагивал невысокий человек в одежде боярина. Свита сопровождала его. Он попросту заговаривал с одним купцом, с другим, приценивался к товарам, в руках нес «калиту» — кожаный мешок с отделениями, украшенный вышивкой, вроде теперешней сумки. Одну такую сумку, правда, более позднего происхождения, нашли в Москве во время археологических раскопок под подъемным мостом Кутафьей башни.

— Кто сей вельможа? — спрашивали заморские купцы москвичей, указывая на невысокого человека с калитой в руках.

— То не вельможа, а наш великий князь Иван Даниилович, — отвечали москвичи.