Не так-то легко было им оставлять родимые киевские, черниговские, переяславские земли, где жили и трудились их отцы, и деды, и прадеды, где с давних пор они возделывали нивы и на плодородной черноземной почве собирали урожаи, покидать те земли, где всякой птицы несметными стаями реяло и порхало и всякое зверье рыскало, где в полноводных реках и озерах всякой рыбы водилось в несметном числе.
3
В том древнем Любече правнук Владимира Святославича, князь переяславский, его тезка Владимир Всеволодович, по прозванию Мономах, в 1097 году созвал на съезд своих братьев двоюродных и племянников.
Собрались. Призывал Владимир, как говорит летописец, «на устроение мира», говорил:
— Доколе враждовать меж собой будем? А половцы усобицам нашим радуются, снаряжают отряды на Русь. Соберем свои дружины в един полк, направим коней в ковыльные степи, где половцы кочуют, где обитают в кибитках их жены и дети, где пасутся их табуны и стада. Победим проклятых, и забудут они дорогу на Русь.
Слушали князья его речи, сами молчали, бороды теребили. И разъехались они по своим уделам. И месяца не прошло, опять загорелись усобицы. И вновь помчали половцы коней на Русь.
Только в 1111 году Владимир Мономах смог уговорить князей-родичей снарядить вместе большой поход на половцев. Пошли их полки далеко в степи, добрались до самого синего Дона и там разгромили половцев.
Присмирели было враги, сколько-то лет опасались на Русь нападать.
А потом вновь загорелись меж князьями усобицы, и опять и опять горели города и веси, многое число простых людей гибло.
И вновь, и вновь половецкие конники устремлялись на Русь, скакали в остроконечных шапках, с подъятыми кривыми саблями в руках, с гиканьем, с криком…
Один их летучий отряд, минуя киевские земли, добрался до Любеча. Враги обошли город стороной, а напали на соседние деревни — выше и ниже по Днепру. У крестьян оружия было мало, но, вовремя предупрежденные, они успели схорониться в приднепровских оврагах, по густым и колючим кустарникам, а коней и скотину да кое-какой скарб с собой укрыли.
Половцы умчались быстро, видно, опасались княжеских дружинников. Вернулись жители в свои погорелые селенья, на другой день собрались на общее многолюдное вече. Старый дед речь держал:
— Который раз половцы наши жилища жгут! Видать, нет у нас иного жребия, как снаряжать ладьи, покидать края родимые и плыть в чужедальние края залесские. Там устроимся, там жить будем.
И решило вече: как соберем урожай, как наладим ладьи, так пойдем в путь-дорогу.
Не все землянки сгорели дотла, какие были выкопаны поглубже, огонь до земляного пола не добрался, и уцелело там разное добро, что в хозяйстве на новых местах понадобится.
Мужики на берегу принялись мастерить длинные и глубокие ладьи с долблеными днищами, с тремя-четырьмя парами досок, вдоль бортов нашитыми, ладили струги поменее, с одной парой досок вдоль бортов, долбили малые челны всего на троих. Щели между досками конопатили льняной паклей, пропитывали расплавленной смолой. Готовые суда спускали на воду, проверяли — не текут ли. Тесали весла — на каждую ладью три либо четыре пары, на струг — две пары, а на челны — по одному, о двух лопастях, веслу. На ладьях мачты-шесты с холщовыми льняными парусами ставили. Начали погрузку. Дед руководил — что и куда класть, чтобы все лежало плотнее. Рогожами, сплетенными из липового луба, покрывали, крепили, конопляными веревками связывали. А коней и скот — коров и овец — решили гнать по берегу.
Наконец настало утро, солнышко взошло, спустились все любечане, от мала до велика, на берег Днепра. Разместились по лавочкам ладей и стругов, старух и ребят в середку усадили, мужики за весла взялись…