Сказания о земле Русской. От начала времен до Куликова поля

Путша с товарищами пришли ночью на Альту и, подошедши к шатру Борисову, услыхали, что князь слушает заутреню. Это было в субботу вечером, 24 июля 1015 года. Несмотря на осторожность, Святополк не мог утаить своих замыслов, и Борис знал, что его собираются погубить. Он велел священнику петь утреню, а сам читал шестопсалмие и канон. По окончании заутрени, он стал еще перед иконою и молился: «Господи! Ты пострадал за грехи наши; удостой и меня пострадать за Тебя. Умираю не от врагов, а от брата; не поставь ему того в грех». Затем, причастившись Святых Тайн и простясь со всеми, Борис покойно лег в постель.

Убийцы дождались, пока князь, помолившись, лег; тогда они бросились на шатер и начали тыкать в него копьями, которыми и пронзили Бориса. Вместе с князем они пронзили и его верного слугу, родом венгра, по имени Георгий; этот доблестный юноша хотел прикрыть своим телом любимого господина и принял смерть вместе с ним.

Борис, который с своей стороны тоже очень любил своего слугу, подарил ему большую золотую гривну; так как убийцы не могли скоро снять ее с шеи, то они тут же отрубили голову Георгию и ограбили его тело, а затем убили и много других отроков. Бориса же, еще дышавшего, завернули в полотно от шатра, положили на воз и повезли, дав знать Святополку об успехе своего дела. Святополк, узнав, что брат еще дышит, сейчас же послал двух варягов прикончить его; они убили его, близ Киевского бора, пронзив мечом в сердце, а затем тело его принесли тайно в Вышгород и положили в церкви Святого Василия.

За этим братоубийством последовало и другое: меньшой брат Бориса, Глеб, сидел в Муроме. «Бориса я убил, как бы убить мне и Глеба», – сказал Святополк, по рассказу летописца; но Глеб был далеко, и потому Святополк послал сказать ему: «Приезжай поскорее сюда, отец твой зовет тебя; он очень болен». Глеб немедленно сел на коня и пошел с малой дружиной.

Когда он пришел на Волгу, около нынешней Твери, то конь его споткнулся во рву и намял ему немного ногу. После этого князь поплыл уже водой на Смоленск, чтобы спуститься в Киев Днепром.

Вскоре как Глеб проехал Смоленск и остановился для отдыха, его настиг посланный от Ярослава из Новгорода, который передал от брата: «Не ходи; отец наш умер, а брата твоего убил Святополк».

Глеб оплакал смерть отца, но еще больше горевал о брате, которого нежно любил. «Не услышу я больше кротких наставлений твоих, брат мой любимый, – говорил Глеб. – Если получил ты милости у Господа, моли Его, чтобы и я пострадал, как ты; лучше мне быть с тобой, чем в этом злом мире».

Затем встретили его убийцы, посланные Святополком.

Отроки Глеба увидели их и схватились за оружие; скоро двое из них были убиты; тогда Глеб сказал остальным: «Братцы, если мы не будем драться с ними, они возьмут меня и поведут к брату; если же мы вступим в бой, они всех нас убьют. Плывите к берегу, а я останусь на середине реки». Убийцы, приблизившись к лодке, схватили Глеба, и главный из них, по имени Горясер, приказал сейчас же зарезать юного князя; это было исполнено его же поваром, Торчин по имени. Тело Глеба было затем вынесено из лодки и брошено между колодами в глухом лесу.

Узнав о злодейской расправе Святополка с младшими братьями, ближайший к Киеву князь Святослав, сидевший в стране Древлянской, не стал спокойно дожидаться такой же участи, а бежал в Венгрию. Но Святополк послал за ним погоню, и Святослав был убит в Карпатских горах.

Тогда, по словам летописца, Святополк начал думать: «Перебью всех братьев и приму один всю власть на Руси». Но он встретил грозного врага в лице Ярослава.

Мы оставили Ярослава в приготовлении к войне с отцом, для чего он собрал войско от Новгородской земли и призвал из-за моря варяжскую дружину.

Эти варяги, живя пока в Новгороде без дела, стали пошаливать и заводить всюду буйства и драки, творя насилие не только жителям, но и их женам. Гордые новгородцы никогда никаких обид не сносили и решили, что варяжскому насилию пора положить конец. Когда варяги были на каком-то Парамоновом дворе, то новгородская дружина ворвалась на этот двор и перебила всех озорников.

Этим, конечно, была нанесена кровная обида Ярославу, – не только тем, что избили призванных им воинов, но также и тем, что избили его гостей; особа же гостя, как мы знаем, была неприкосновенной, и за всякую обиду гостю полагалась жесточайшая месть. И вот Ярослав решился мстить.

Правда, он был христианином, но христианином еще недавним, а обычай кровавой мести сидел еще так глубоко в сердцах всех, что очень долго и после принятия христианства допускался тогдашними законами.

Скрыв свою обиду и притворившись равнодушным к гибели варягов, Ярослав сказал по делу этому: «Так и быть, уж мне не воскресить убитых», – а потом пригласил новгородцев, виновных в убийстве варягов, к себе на загородный двор; здесь на них неожиданно напали его слуги и иссекли всех лучших людей новгородской дружины. Кто же спасся, тот в ужасе бежал из города.