Сказания светлейшему герцогу тосканскому Козьме Третьему о Московии

Иоанн Васильевич, достойный сын развратной Елены, принял бразды правления в 1540 году мальчиком двенадцати лет и, производя свой род от цезаря Августа, украсил государственный герб двуглавым орлом с распростертыми крыльями. В 1548 году он отправил послов к императору Карлу V, прося у него помощи против турок и предлагая соединение греческой церкви с латинскою, а вместе с тем и прося у императора мужей ученых и художников. И Карл был бы не прочь отвечать взаимным дружеским расположением, если бы всему этому не воспрепятствовали любекские купцы, которые в то время почти одни исключительно производили всю торговлю в Московии с громадной выгодою. Так как мне нельзя будет в дальнейшем повествовании о Иоанне не упомянуть, хотя и против воли, с омерзением, о некоторых чудовищно бесчеловечных пороках его, то я надеюсь, что это не будет вменено мне в преступление Алексеем Михайловичем, сим доблестным государем, который так не похож на него, что никакой порок не может быть в какой бы то ни было степени приписан ему, и который освещает блеском необычайных добродетелей своих яснее самого солнца мрак своей северной страны. Итак, Иоанн, этот усерднейший гонитель одинаково всего честного и бесчестного, предводитель головорезов всего рода человеческого, новый мститель, даже за чувство сожаления, правил над подвластным ему народом, который он ставил на одну доску с дикими животными, не повелевая ими, а свирепствуя над ними. Мало того: он терзал также и чужеземцев и наполнил чуть ли не всю вселенную позорною славою своего тиранства. Не постыдился же некто сказать о сем палаче и приятеле шутов, что он не поколебался бы превратиться в дьявола, так как, отринув все человеческое, он ни во что не ставил весь род людской.

Брата и тестя он без всяких на то причин безбожно лишил жизни. Собственного сына, жертву своей жестокости, он удушил, хотя вскоре с терзаемой фуриями совестью, послал, обуянный внезапным раскаянием, 77000 золотых патриархам константинопольскому и александрийскому и монахам, стерегущим Гроб Господень, дабы они молитвами и священнослужением упокоили душу убитого. Висковатова, мужа, выдающегося между прочими своим красноречием и весьма заслуженного, он велел своим слугам разрубить почленно на части; когда же дьяк, движимый состраданием, отсек Висковатому срамные части для ускорения его кончины, то он приказал ему либо съесть отрезанное, либо же идти на казнь. Итак, тот изжевал это страшное яство, хотя оно тщетно становилось ему поперек горла, и спас себе жизнь тем же средством, которым причинил другому спасительную смерть. Новгород (посаднику коего он велел вступить в брак с кобылою и которого он все-таки в конце концов умертвил вместе с священниками и 3000 других жителей), Псков, Нарву, Ливонию и иные города и области он наполнил таким количеством умерщвленных изысканными способами казни, что попытка с его стороны составить им краткий список была бы тщетною, так как их не вместили бы в себе целые обширнейшие тома. Взяв крепость Виттенштейн - пусть это будет один случай, взятый для примера, из многих - он защитников ее привязывал к копьям, жарил на медленном огне, не говоря здесь уже о другом, не поддающемся описанию, мучении жителей Ливонии.