И двинулось войско, похожее на черную тучу, змеей извивалось, шло по горным тропинкам. Как муравьев, не счесть было воинов. Перешло войско ручей и вступило в селенье. Огромным было то селенье. На полях, которые у самых джунглей раскинулись, сорной травинки не сыщешь. На высоких холмах рис дозревает. А селенье на склоне одного холма стоит. На вершине пасутся стада буйволов, темных, как спелые баклажаны, и стада буйволов, красных, словно арбуз. Домов в селенье — как песчинок на берегу. Ручей бежит по ровным каменным плитам. Изгороди, те, что пониже, из индийского тростника и железа, а те что повыше, — из острых колючек.
Путь к селенью загородили острые шипы, густо понатыканные. Кинешь, к примеру, кабачок, он непременно на шип угодит. А если белка-летяга туда попадет ненароком, и земли не успеет коснуться, дырявой станет, как решето. А до чего там крепки ворота! Из двух рядов бамбука толстоствольного сбиты, тонкоствольным бамбуком в два ряда обшиты. Подпорки у ворот — каждая из трех деревьев сложена.
Видят воины: пирует Мэтао Мэсей, ест мясо быка и буйволятину, как будто Новый год справляет. Рабы и слуги в гонги бьют и в барабаны. Те, что поискусней, бьют в переливчатый гонг. Гонгами весь дом заполнен. Каких здесь только нет! И плоские, из меди сделанные, и гонги с шишаками. Вяленые туши быков и буйволов подвешены к стропилам — в доме от них темно. Столько медных чаш и блюд на помосте, что между ними пройти негде.
Дам Шан поднялся в дом, послушал, посмотрел. Рабы и слуги в гонги непрестанно били, услаждая слух Мэтао Мэсея. Дам Шан вместе с гостями стал есть мясо быка, потом за буйволятину принялся. А утром покинул дом вождя и на лестнице порубил в щепы сосуды для воды, те, что были сделаны из толстоствольного бамбука.
Мэтао Мэсей вскричал:
— Эй, слуги! Кто это там? Уж не Дам Шан ли, мой враг?
Выбежали слуги на помост, огляделись и говорят:
— О господин, здесь был твой враг! Он порубил в щепы сосуды для воды из толстоствольного бамбука.
Тут раздался грозный голос Дам Шана:
— Эй, Мэтао Мэсей! Быстрее отопри ворота, пока солнце не опалило наши лица!
Мэтао Мэсей крикнул:
— Эй, слуги! Поглядите, кто к нам пришел. Если с добром пожаловал, пусть заходит; если недоброе замыслил, ворота заприте покрепче, плотней прикройте двери.
Сказали слуги:
— За оградой враги стоят.
— Что за враги? Каковы они на вид?
— У них пестрые набедренные повязки. На голове — красивые платки, как у богатых вождей. Кхиены их остры, мечи сверкают, точно солнце. Как тыквы, округлы у них тела. Как белки-летяги, они проворны и готовы ринуться в бой. Глаза у них дивно сверкают.
— Скорей отопри ворота! — снова воскликнул Дам Шан.
Мэтао Мэсей ответил:
— Жалкие черные псы! Раз уж вы пришли, я готов угостить вас объедками с нашего пира и остывшим рисом.
Дам Шан сверкнул глазами:
— Эй, люди! Рушьте ограду!
Все кинулись выполнять приказ Дам Шана. Но даже братья его и родичи не сумели свалить ограду.
Сказал тогда Дам Шан:
— О брат, ты, который одет в железные доспехи! О брат, ты, который одет в стальной панцирь. О юноши, могучие и крепкие, рушьте ограду, разбейте ее в щепы!
И услышал Дам Шан в ответ:
— Мы не можем! Убей нас за это, если хочешь! Брось, как падаль! Но нет у нас мочи разбить эту ограду, разнести ее в щепы.
Тогда Дам Шан сам подошел к ограде, толкнул ее всего лишь раз — и повалил. К дому Мэтао Мэсея ринулось войско, неисчислимое, как стадо ланей, которое идет на водопой, как муравьи в муравьиной куче.
А дом и терраса залиты лунным светом, изукрашена лестница деревянной резьбой, — птичьими клювами. Она шире самой широкой циновки, и если две пары рабов друг другу навстречу понесут на шестах кувшины с вином, они не столкнутся.
Крикнул Дам Шан:
— Живее спускайся, Мэтао Мэсей, я отрублю тебе голову.
Отвечает Мэтао Мэсей:
— Зачем мне спускаться, я здесь славно забавляюсь: хочу узнать, упруги ли груди у твоей жены.
— Не мешкай, — грозно крикнул Дам Шан. — Не то я сейчас в щепы разнесу лестницу! Подожгу солому, и твой дом запылает, как факел.
— Погоди, сейчас спущусь. Только удара мне не наноси, пока я буду идти по лестнице!
Дам Шан сказал:
— Не бойся. Пока ты будешь ползти по лестнице, я не подниму на тебя руки. Взгляни: здесь, внизу, твои свиньи. Я ведь их не бью и не режу!
И вышел наконец Мэтао Мэсей. Его кхиен, и острый и округлый, переливался, как радуга, меч его сиял. С мечом в руках Мэтао Мэсей был похож на грозного, разгневанного бога. Он туго завязал набедренную повязку, надел рубаху с пуговицами, сошел вниз, и стал с опаской пробираться сквозь толпу воинов, как рассветный туман, который, крадучись, стелется по земле.
Дам Шан воскликнул:
— Что же, начинай. Метни острый кхиен, обитый сталью!
— Да нет, — хрипло ответил Мэтао Мэсей. — Уж лучше ты начни. Ведь я подобен острой шпоре молодого петуха, а она тверже железа. Я будто отточенная шпора у дикого петуха, а она как колючка дерева кчам, на которую наступить страшно.
— Нет, начинай ты первым, — стоял на своем Дам Шан.