Сказания вьетнамских гор

Все люди селенья слышали плач Хэни и Хэбхи. Даже руки и ноги намокли у них от слез. Они плакали день, а потом еще ночь, даже о сне позабыли.

— О Дам Шан! — причитала Хэни. — Ты велик, словно баньян! На всей земле не сыщешь вождя, который был бы славен, как ты, ни среди бихов, ни среди мнонгов. Если бы почил ты в родном селенье, мы над могилой твоей воздвигли бы столб деревянный, а на том столбе вырезали бы твой образ, хижину построили бы и весь год гроб для тебя долбили бы, но умер ты не своей смертью, трясина тебя засосала в темном и мрачном лесу. Наставляла тебя матушка, но ты не послушался. Забавы тебя сгубили. Не отведаешь ты больше рису и буйволятины, воды не выпьешь. Мой рис на блюде давно остыл. Засохла курица, и стала она словно костлявый тощий ястреб. Засосала тебя трясина в мрачном, темном лесу.

— О Дам Шан! — причитала Хэбхи. — Не чаяла я, что умрешь ты в пустынном лесу. Уж лучше бы ты погиб в схватке с врагом, в бою за чужие земли и рабов. Вернись же, отведай сердце быка, что на блюде лежит, отведай буйволиное сердце, выпей вина из лучших кувшинов.

— О брат! — причитала Хэанг. — Ты был могучим, богатым вождем. Если бы ты попал в плен к мнонгам, к славным вождям, я бы им выкуп дала за тебя, я дала бы им столько гонгов, слонов и рабов, сколько они пожелали бы. Но ты мертв. Никогда больше не увижу я твоего лица, никогда не встречусь с тобой.

Хэбхи лила слезы и причитала:

— Тебя матушка наставляла — ты не послушался, тебя отец наставлял — ты не послушался. Сгубили тебя забавы да игрища. Все слезы я выплакала, их хватило бы на целую чашу. Не есть тебе больше рису, буйволятины и мяса быка, не пить воды, лианой пампил не лакомиться. Мой рис давно остыл на блюде, а курица засохла и стала будто тощий костлявый ястреб. Не чаяла я, что трясина тебя засосет в темном лесу, уж лучше бы ты погиб в схватке с врагом, в бою за чужие земли.

Рыдала Хэанг:

— Сломается нож — его починить можно. Затупится секира — ее наточить можно. Слон пропадет — нового купить можно. Но мертвого брата не оживишь! О, горе мне, о, горе!

В тот миг в рот Хэанг муха влетела. То была душа Дам Шана.

Повелела Хэни принести сто бронзовых гонгов с шишаками и сто плоских бронзовых гонгов и бросить их в трясину в лесу божественной Сун И Рит.

Повелела так Хэни и говорит:

— Насыпали мы могильный холм, хижину построили на нем, принесли в жертву великое множество буйволов и быков. Вернемся же теперь в селенье. Эй, люди! Эй, слуги! Обряд совершен, пора возвращаться домой. Вознесем молитву почившим предкам и духам, чтоб помогали нам покрепче косари держать в руках, когда мы выйдем валить деревья и расчищать землю под посевы.

Наутро, как только засияло солнце, в жертву принесли пять кувшинов вина и буйвола и помолились за здравье всех жителей селенья.

VI

Прошел день, ночь миновала, а когда наступил следующий день, Хэанг вышла на склон горы в поле и соорудила хижину. В ней она провела весь день и всю ночь, отгоняла диких зверей и птиц, чтобы не портили посевы, а наутро заметила, что соски у нее потемнели. Хэанг понесла. И родила она вскорости сына. Дни и ночи плакал и кричал младенец, ни на минуту не унимался. Кого только не звали — тысячу самых искусных бабок-повитух, сто знахарей — никто не мог сказать, что приключилось с младенцем, отчего он денно и нощно слезами заливается. И вот однажды уснула Хэанг, весь день спала и всю ночь, и явился ей во сне небесный дух, который сказал, что она Дам Шана родила и что надобно ей младенца Дам Шаном наречь. Так и сделала Хэанг, и с той поры младенец больше не плакал, не надрывался, вся хворь из него вышла. Стал он есть бычье сердце с бронзового блюда, буйволиное сердце с серебряного блюда, стал пить вино из лучших кувшинов — все делал так, как некогда дядя его, Дам Шан. И принесли в жертву душам почивших предков пять кувшинов вина, и принесли в жертву буйвола. В жертву духам принесли семь кувшинов вина и буйвола, праздник устроили в честь нареченья младенца Дам Шаном и помолились, чтоб пребывал он в благоденствии и богатстве, чтоб владел во множестве бронзовыми гонгами — плоскими и изукрашенными шишаками, чтоб стал могущественным вождем, как его дядя.

Дам Шан ростом еще был с тыкву, а уже умел гонг выбрать, сторговать слона и раба обменять.

Играл он с детьми, фигурки из глины вместе с ними лепил и был всех ловчее. На лестницу никто быстрее его не взбирался. Однажды уснула Хэни, спала всю ночь, а наутро кинула клич:

— О брат мой И Зин! О брат мой И Лин! О братья И Зан и И Лан! Что вы делаете там, за селеньем? Живы ли вы? Спешите же, братья, сюда!

Молвил И Сух:

— Зачем ты скликаешь братьев, сестра?

— Не ради забавы я кинула клич. О И Сух, о И Сах, вы умельцы дела улаживать, вы умеете радовать сердца вождей. Так вот хочу я, чтоб в доме у меня был человек, который может на горном склоне поле разбить, срубить дерево, который будет отгонять зверей и птиц, чтобы посевы не губили.

И принесли в жертву духам кувшин с вином, принесли в жертву курицу. Помолились предкам, чтоб помогали во всех делах.