Сказано — сделано

— Иди тогда и пиши контрольную. А я сам себе такую дулю навешу, что и правда сотрясение мозгов будет!

Напоминание о контрольной оживило меня. Я размахнулся и треснул Генку по лбу!

— Молодец! — крякнул он и схватился за ушибленное место.

И тут мы услышали голос:

— Ничего умнее вы, конечно, придумать не могли?

Я выронил башмак и обернулся. Позади меня стояла завуч.

— Что за дикие игры такие? — строго спросила она. — Дураками хотите друг друга сделать?

— Мы… это… вот… Опыт вот хотели произвести, — заикаясь, сказал Генка.

— Ага, опыт, — сказал я. — По физике.

— Ну вот что, физики, — сказала завуч, — сейчас марш на урок, а после занятий зайдите ко мне. С дневниками. Разберёмся, что у вас за опыты.

И она ушла.

— Влипли, — сказал Генка. — И чего она сюда пришла? Всё так хорошо шло.

Тут я взглянул на Генку и увидел у него на лбу шишку.

— Генка, а шишка-то выросла. Больша-ая.

Но он только рукой махнул.

— Кому она теперь нужна, эта шишка. Дай-ка лучше пятак приложить.

А в классе мы узнали, что контрольную перенесли на другой день.

Амадей

— Подожди, Сергей, не уходи, — сказала мама. — Сядь на минутку. Я хочу с тобой поговорить.

Я сел, пытаясь вспомнить, что такого я натворил за последнее время.

Но вспомнилась только сервизная чашка, у которой я проверял термостойкость на газовой плите. Но за чашку мне уже влетело.

Мама села напротив меня и, разгладив на скатерти складки, сказала:

— Ты бы не хотел учиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте?

Я вздохнул свободнее и бодро ответил:

— Конечно хотел бы. На тромбоне.

— Почему на тромбоне? — удивилась мама.

— Хороший инструмент, — сказал я. — Главное — кнопок никаких нажимать не надо. Работаешь как напильником — взад, вперёд. А вообще, я согласен и на контрабас. Тоже серьёзный инструмент. Один футляр чего стоит!

— Не паясничай, — сказала мама. — Я с тобой серьёзно говорю. Знаешь ты, например, что Вольфганг Амадей Моцарт уже в три года умел играть на клавесине? А в десять лет он сочинял симфонии и даже оперы? Тебя не поражают такие факты?

— Поражают, — сказал я. — Но у меня же в три года не было клавесина. А сочинять симфонии я просто не пробовал. Вот возьму да как сочиню что-нибудь такое…

— Болтун ты, — сказала мама и обиженно вышла из комнаты.

«А что, — вдруг подумал я. — Почему бы и вправду что-нибудь не сочинить. Ну не симфонию, конечно, а, например, популярную песню».

И я сразу представил, как моя песня заполняет мировой эфир. Радиопрограмма «С добрым утром» передает её три воскресенья подряд, почтальоны устали носить письма на телевидение с заявками на мою песню, в ЦПКиО Кирова она гремит из каждого динамика, несётся над Финским заливом, и её с восторгом слушают жители города Хельсинки. Даже серьёзная программа «Время» передаёт прогноз погоды под мою мелодию.

В общем, здорово я всё это представил. Вот только сочинять песню оказалось не совсем просто. Во-первых, жутко мешали другие, уже сочинённые песни. Только я начинал сочинять какую-нибудь мелодию, как в голову лезли то «Коробейники», то «Идёт солдат по городу», а то и «Чижик-пыжик».

«Вот чёрт! — с досадой думал я. — Раньше надо было начинать. Как Амадей. Сколько хороших мелодий уже разобрали».

Но я не сдавался и продолжал мычать себе под нос разные звуки. Я так глубоко погрузился в творчество, что, наверно, стал мычать слишком громко. Потому что мама вдруг заглянула в комнату и удивлённо спросила:

— Ты что, молишься тут, что ли?

Я ответил, что учу наизусть стихотворение, и продолжал музицировать. Наконец мне показалось, что какая-то свежая мелодия зазвучала у меня в голове. Надо было поскорей её записать. И тут я сообразил, что я ведь нот не знаю! А как без нот музыку запишешь? «Ладно, — решил я. — Запишу пока при помощи слогов. Ну, вроде: ля-ля-ля, ту-ри-ру. Главное — не забыть. А там посмотрим».

Так я и сделал.

Проснувшись на другой день, я сразу схватил листок с записью моей песни. На нём было написано: па-ра-ра ти-ду-ду ду-ба-ба ту-ри-ру бум-бум!

«Очень интересно, — подумал я, изучив запись. — Но что бы всё это значило?» Особенно меня смущали последние ноты, то есть «бум-бум». И тут я вдруг вспомнил, что у Генки дома есть пианино. Оно стоит там давным-давно, и никто на нём не играет. Правда, один раз Генкины родители попытались учить его играть на этом инструменте. Они пригласили для этой цели какую-то троюродную тётю. Но тётя после четырёх занятий заявила, что готова остаток жизни слушать циркульную пилу, но только не Генкины гаммы. Занятия прекратились.

И вот я отправился к Генке. По дороге мне довольно легко удалось сочинить ещё одну свежую мелодию, и, поднимаясь по лестнице, я всё время напевал её, чтобы не забыть и «донести» до пианино.

Генка сидел за столом и читал приложение к журналу «Юный техник».

— Слушай, Генка, — сказал я, — можно мне на вашем рояле поиграть? Мне тут кое-что сочинить надо.

— Играй, — сказал Генка. — Только не разбирай механизм. А то мама расстроится.