Читаем «Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков полностью

Итак, молодежь и «оборотни», то есть старые бюрократы, неожиданно поменявшие свою социальную роль, – вот непосредственные участники преобразований.

Люди, «кем можно взять». Однако такие люди были и прежде: как же сладить с аппаратом и дворянством?

Если бы устроить голосование среди «благородного сословия», то сторонники реформ, конечно же, остались бы в меньшинстве. Однако тут снова наблюдаем старинный положительный опыт «верхних революций»; Петербург, Зимний дворец, государство значат так много, что могут потягаться и с формальным большинством.

Впрочем, прежде и Александр I, и Николай I отступили, а менее решительный Александр II наступает…

Каким же образом? Разве силы реакции не сплочены, не имеют лидеров?

В консервативных рядах по-прежнему многие министры, значительная часть влиятельных сановников, генералов, архиереев, губернаторов. Среди их лидеров – многолетний шеф жандармов, долгие годы фактически первый министр граф Алексей Федорович Орлов; рядом с ним ловкий, умный, культурный и влиятельный князь Павел Гагарин; здесь же и министр государственных имуществ Михаил Николаевич Муравьев, еще один бывший декабрист, один из создателей первых тайных обществ, полгода отсидевший в 1826 году в Петропавловской крепости. Замаливая грехи, он прославился особенно жестокой карательной деятельностью в Польше и тогда-то, еще в начале 1830‐х годов, гордо заметил про себя, что он «не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают» (повешенный Сергей Муравьев-Апостол был близким его родственником, отправленный в Сибирь Александр Муравьев – родным братом).

Итак, реакционеры в сборе, старые проверенные методы в силе: затянуть обсуждение, утопить в комиссиях, запугать царя «народным топором» и, с другой стороны, – «дворянским ножом»…

И все же – многое изменилось; это чувствовалось повсюду, это было как бы растворено в воздухе. Империя расшатана, ослаблена после Крымских поражений.

Русская печать, разговаривающая все смелее, «Современник», где начинают действовать Чернышевский, Добролюбов, огромной разоблачительной силы удары Герцена, доносящиеся из Лондона, – все ложится на чашу исторических весов против людей «вчерашнего дня». Ведь гласность, еще сравнительно слабая, цензурно зажатая, не была специально разрешена или призвана сверху – просто открылось «само собою», что у престола и тайной полиции сейчас нет уверенности, нет возможности все это остановить.

Соотношение сил в обществе изменилось; главную же, неведомую пока силу представлял народ. Некоторые историки, стремясь отыскать причины, заставившие Александра II приступить к реформам, пробуют их вывести прямолинейно – из статистики народных бунтов. На это заметим, что крестьяне в ту пору волновались в общем не больше, чем прежде; однако – ожидали, и это ожидание было хорошо известно властям и прежде всего, более всего – Министерству внутренних дел, возглавляемому Ланским. Министр не только докладывал царю, но, надо думать, нарочито сгущал, завышал опасность новой пугачевщины. Молчащий народ казался не менее страшным, чем бунтующий: отсутствие прямого контакта, диалога между властью и народом, отсутствие у населения буржуазных лидеров, как это было во Франции, – все вместе это увеличивало страх перед «иррациональными», только самим крестьянам понятными причинами, которые вдруг могут поднять их на бунт. Поэтому надо еще разобраться, что сильнее пугало власть – откровенные крестьянские бунты или такие «странные» акции, как массовое стремление записаться в армию во время Крымской войны (пошел слух, будто добровольцы получат потом вольную); или позже – «трезвенное движение», охватившее ряд губерний, когда сельские общества сами, своей инициативой, запретили сотням тысяч крестьян пить вино под угрозой жестокой расправы…

Качающаяся империя, неудержимая гласность, грозно безмолвствующий народ подсказали нескольким опытным государственным лидерам, а также Александру II, что теперь, во-первых, нужно начинать, а во-вторых, можно: Ланской, Ростовцев и другие понимали, а поняв, объяснили царю, что сегодня угроза слева страшнее ворчанья справа; Александр I, даже Николай I, мы помним, побаивались «удавки», Александру II же доказали, и он поверил, что Муравьев-вешатель, Орлов, Гагарин и сотни им подобных все равно будут сильно сопротивляться, но – не убьют, испугаются сколотить заговор среди шатающихся стен. И реформы двинулись дальше.


1858 год

Крестьянское дело:

В течение года, как было приказано «свыше», большей частью без охоты начинают действовать губернские комитеты (1377 членов), которые посылают в центр разнообразные проекты освобождения – от самых крепостнических до весьма либеральных. Секретный комитет 1857 года переименовывается 16 февраля 1858 года в Главный комитет по крестьянскому делу (председатель – сначала крепостник А. Ф. Орлов, затем либеральный великий князь Константин Николаевич).

Начало марта – создание правительственного органа, земского отдела МВД (активнейшие деятели – А. И. Лёвшин, Н. А. Милютин, Я. А. Соловьев).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука