«Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков

Разделяющие их три-четыре года – это ведь целая эпоха, стоящая иных десятилетий: между документом № 825 и альманахом «Северные цветы» на 1828 год (где появился пушкинский отрывок) произошло восстание, затем – следствие, приговор, казнь; за это время умер Карамзин и был возвращен Пушкин. Казалось бы, рукопись устарела, но вышло наоборот. Как старая формула «подвиг честного человека» оказалась вернее всяких новаций, точно так же автор печатного текста 1828 года не очень стремится к обновлению рукописной основы.

Еще раз отметим, что в истории и текстологии пушкинских страниц о Карамзине еще не все ясно, ряд важных проблем находится на уровне гипотезы; например, нельзя с излишней категоричностью отрицать возможные поправки и дополнения, внесенные Пушкиным в старый мемуарный текст уже после смерти Карамзина, в 1826 году. Однако кажется неоспоримым, что созданные главным образом в 1824–1825 годах Записки о Карамзине уже через несколько месяцев стали документом особым; в новых, суровых обстоятельствах они представляли ушедшую, «приговоренную» эпоху.

Включая несколько переработанный текст своего сочинения в «Отрывки из писем, мысли и замечания», Пушкин решил сохранить общий характер «легкой серьезности», столь заметный в рукописи № 825, главном «карамзинском отрывке»; правда, фрагменты, относящиеся к светским женщинам и острякам, пародирующим Карамзина, сокращены; и молодых якобинцев, понятно, в печатном тексте нет.

Однако сокрытые под инициалами остались Никита Муравьев, Михаил Орлов; впрочем, реплика Орлова сильно смягчена; теперь она читалась так: «М. в письме к В. пенял Карамзину, зачем в начале своего творения не поместил он какой-нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, то есть требовал от историка не истории, а чего-то другого».

Обычно при анализе этого печатного отрывка отмечается стремление Пушкина – напомнить о декабристах; о трудной борьбе поэта с официальной цензурой, запрещавшей какие бы то ни было упоминания об осужденных. Все это, конечно, верно, но следует также учитывать, что и спор с декабристами (пусть сильно замаскированный) был теперь делом деликатным, щекотливым – особенно в тот период, когда стали распространяться нелестные для поэта толкования его «Стансов».

Кроме официальной цензуры, Пушкин подвергал себя и строгой «автоцензуре». Так, полемический задор, иронию рукописного отрывка следовало несколько умерить при нынешних трагических обстоятельствах…

И все же достаточно прочитать один за другим оба очерка о Карамзине, рукописный и печатный, чтобы убедиться: общий дух, тон пушкинской рукописи в печати сохранен – и сохранен, конечно, нарочито. Наверное, так же специально не уточнено, какой государь освободил Карамзина от цензуры: старая фраза, во-первых, приобретала дополнительный смысл теперь, когда и Пушкину сказано – «я буду твоим цензором»; а во-вторых, поэт вообще склонен бережно относиться к некогда написанному.

Если бы Пушкин сочинял свои воспоминания о Карамзине действительно в 1826 году, он бы написал их, конечно, иначе: тяжкие потрясения 1825–1826 годов многообразно отразились бы, запечатлелись в тексте.

Но поэт уже располагал страницами, сочиненными до трагедии.

Размышляя позже, в 1830‐х годах, о своих утраченных Записках, Пушкин записал несколько строк, безусловно относящихся и к судьбе того немногого, что от Записок уцелело:

«Не могу не сожалеть о их потере; я в них говорил о людях, которые после сделались историческими лицами, с откровенностию дружбы или короткого знакомства. Теперь некоторая театральная торжественность их окружает и, вероятно, будет действовать на мой слог и образ мыслей. Зато буду осмотрительнее в своих показаниях, и если записки будут менее живы, то более достоверны» (XII, 310).

Пушкин ясно сознавал неповторимую ценность того описания, которое является живым отпечатком определенного, промелькнувшего времени. Именно «откровенность, живость, короткое знакомство» – характерные черты сохранившихся мемуарных страниц о Карамзине. Редактируя текст для публикации, с огромными трудностями и опасностями проводя его в печать, поэт стремился не столько приспособить старый текст к новому времени, сколько максимально сохранить его во всем многообразии и неповторимости.

Не слишком осовременивая уже написанное, Пушкин был особенно современен.