Скажи, что будешь помнить

– Я до последнего времени считал, что магазин – дело рук Доминика. Вот такой упрямец, не хочу, чтобы те, кого люблю, шли в тюрьму. В любом случае я отсидел. В любом случае уже замазался. Зачем еще кому-то портить жизнь этой историей?

– И поэтому ты согласился признать себя виновным и заключить досудебную сделку? Ради Доминика?

И да, и нет.

– Я согласился на сделку, потому что меня нашли в бессознательном состоянии за магазином, с пистолетом, который использовался при ограблении, и потому что на записи с камеры наблюдения оказался парень примерно моего роста и телосложения. Кроме того, рядом со мной нашли рубашку, шапочку и бандану, те самые, что были на грабителе.

– И никто не попытался доказать, что их могли подбросить?

Я пожимаю плечами:

– В полиции сказали, что я отрубился, когда переодевался, а деньги из магазина, скорее всего, кто-то стащил у меня уже потом. Я согласился на сделку, потому что общественный защитник, которого мне назначили, понятия не имел, что происходит, и меня, если бы я не признался, судили бы как взрослого. Выбор был из двух зол, и я выбрал то, что меньше воняло.

Элль открывает сумочку и достает сложенный листок.

– Нашла это в кабинете отца, в твоей папке.

Разворачиваю листок. Передо мной снимок, которого я никогда не видел.

Видеокадр записи камеры наблюдения. Мне показывали только некоторые части записи и отдельные кадры. Элль протягивает руку и накрашенным ноготком указывает на предплечье.

– У него татуировка. Ты не грабил магазин, и теперь у нас есть доказательство.

Присматриваюсь к тату – обвитый лозой крест, – и внутри меня как будто взрывается огненный шар ярости. Через мгновение я уже на ногах.

Убью гада.

Убью, даже если на этот раз мне придется пойти в настоящую тюрьму.

Эллисон

Дрикс пошел за машиной Эксла, и я оборачиваюсь, ищу взглядом кого-нибудь, кто мог бы помочь.

– Эксл! – Я бегу за ним. – Дрикс, подожди. Да остановись же! Эксл, пожалуйста!

Водительская дверца открыта, но запрыгнуть в кабину Дрикс не успевает. Эксл хватает его за руку, разворачивает и впечатывает спиной в борт грузовичка.

– Ты что делаешь? Мы на работе!

В крови шумит адреналин, и глаза Дрикса мечут огненные стрелы. Я останавливаюсь. Лицо перекошено безумным гневом, зубы сжаты, все тело напряжено и готово к броску, как у змеи перед смертельным укусом, – таким я никогда прежде его не видела. Ни его, ни кого-либо другого. Это не просто ярость. Не просто гнев. Это нечто нечеловеческое, нечто дикое, первозданное, необузданное, жаждущее крови.

Дрикс припечатывает листок к груди брата.

– Дружок Холидей. Он ограбил магазин, подставил меня и теперь ответит за это.

Одной рукой Эксл держит Дрикса, обхватив его запястье пальцами, словно стальными тисками, другой вырывает у брата ключи и поворачивает листок.

– Тату на предплечье, – шипит Дрикс. – Это Джереми.

Эксл разжимает пальцы и… Далее следует предложение, повторить которое решится не каждый.

– Где ты это взял?

– У меня. – Я подхожу ближе. – Келлен попросила помочь, и я нашла это в деле Дрикса.

В глазах Эксла лед.

– Так твой отец знал, что Дрикс не грабил магазин?

Я так поспешно и решительно трясу головой, что узел волос расползается на прядки.

– Нет. Это невозможно. Он не имел никакого отношения ни к аресту, ни к предложению окружного прокурора. Отец подключился, когда кандидатов для программы уже отобрали. Он полностью доверился окружному прокурору и не сомневался, что тот сделает правильный выбор.

– Мы не видели этот снимок, – говорит Дрикс. – И даже не знали о его существовании.

– Мы и не спрашивали. – Эксл трет ладонью щеку. – Я был дурак и даже не задавал вопросов. Но теперь-то надо быть поумнее. Надо продумать, как очистить твое имя и как не создать проблем для Келлен. Нужен адвокат. Хороший.

– И чем мы ему заплатим? – бросает Дрикс.

– Не знаю, но что-нибудь придумаем.

– Мой отец, – говорю я, и братья поворачиваются ко мне и смотрят так, будто уже забыли о моем присутствии. – Мы пойдем к нему. Он поможет. Я знаю.

Лицо Дрикса остывает от гнева.

– Мы не можем пойти к нему. Нам нельзя быть вместе.

Страх и тревога нарезают круги у меня в животе, но выбирать не приходится, и я сглатываю тошнотворный вкус. Разве я не папина дочь?

– Отец открыл программу, чтобы дать голос безголосым. Ему не понравится, что я промолчала, выгораживая себя. Это важно. И ты не пустое место. Пусть злится, но он все равно меня любит, а значит, простит. Речь идет о тебе и твоем будущем. Ты должен получить все, что заслужил.

Хендрикс

Машина у Элль самая красивая из всех, на которых мне доводилось кататься. Кожаные сиденья, работающий кондиционер, мотор, который не стучит так, словно вот-вот сорвется. Все плавно, гладко и тихо, если не считать постукивания пальцами по рулю на перекрестках в ожидании зеленого света. Элль нервничает, и я тоже. Никто не знает, как пройдет разговор с ее отцом, но что-то подсказывает, что добром это не кончится.

Она сворачивает на подъездную дорожку, берет вправо, объезжает дом и останавливается перед большим гаражом. Ровный шум мотора сменяется полной тишиной.